Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

Армия тогда принимала новый облик. Революционная партизанщина гражданской войны стиралась. Переходили на казарменное положение, налаживалось снабжение войск, возникали школы ликвидации неграмотности, клубы, театры. Тогда же начали бурлить новые тревоги в людях. Переходный период затягивался, обрастал новыми подробностями, которые все, как в фокусе, собирались в той страшной нужде, в какой жила тогда Россия. Голод гулял по стране, разруха давила. Люди ждали и требовали от новой власти деловитости, умения, напора в преодолении нужды, но не было деловитости и умения у новой власти, а был только напор, и часто направлялся он вовсе не туда, куда следовало бы. Чтоб накормить голодающее городское население, беспощадному ограблению подвергали землеробческую Россию, а на поверку получалось, что и город не накормлен, и крестьянство разоряется. Те, что оказались у власти, России не зная, говорили об идиотизме деревенской жизни, и тем оправдывали свою беспощадность к тому, что веками в России складывалось и свое право имело и имеет.

Бунтовали люди в городах, бунтовали в селах, да только тогдашние бунты всероссийского размаха не приобрели — смертельная усталость владела народом. Казачьи вольные места в по-революционные волнения заметный вклад внесли — казаки для этого людьми подходящими были, извечно с оружием дружили. В Москве непокорство казачьих мест вызывало особую тревогу. Было решено сломить его, да ведь известно — решить легко, исполнить трудно. Казак быстро за шашку берется, да медленно в ножны ее вкладывает. Появились зеленые отряды, совершали они набеги, не давали новой власти корень в казачью землю пустить. Скоро целая казачья область к полному безвластию обратилась.

Конная армия, по приказу из Москвы, выделила особые отряды, к одному из таких отрядов был придан взвод разведчиков, в котором Марк тогда состоял, комиссаром же отряда стал Бертский. Так оно и случилось, что Марк попал в глухие горные районы казачьей земли.

Месяца четыре бродил отряд по горам. Безо всякой особой пользы блуждал, но с заметным вредом для себя. Измотались люди, вконец подбились кони, а зеленых не видели. Маленькие их группы, человек в двадцать-тридцать, а то и меньше, нападали и тут же исчезали. Не то, что ответно ударить, а даже поглядеть на них не удавалось. Отряд потери нес.

Часто, когда шли по горной дороге, со стороны вдруг начинали выстрелы щелкать, пули песню свою затягивали. Спешивался отряд, принимал боевой порядок, но когда доходил до того места, откуда выстрелы шли, никого там уже не было и только пустые патронные гильзы валялись. Погрузив на коней убитых и раненых бойцов, отряд продолжал путь до следующей засады.

В станицах и хуторах красноармейцев встречали почти с открытой враждой. Безропотно давали фураж для лошадей, продовольствие для бойцов, но на этом всё и кончалось — близости с ними население не хотело и за своих не считало.

«Какая же у вас власть?» — спрашивали бойцы у казаков.

«Никакой!» — отвечали те. «А какую же власть вы хотите?» «А зачем нам власть? Нам и без власти хорошо». По прибытии в безвластную станицу Бертский созывал казаков на митинг. Шли неохотно, слушали его речь, о ни о чем не спрашивали и в спор не вступали. Самым трудным было выбрать совет. Казаки не хотели выбирать, не называли кандидатов. Когда Бертский сам кого-нибудь предлагал, разыгрывалась шумная сцена, почти всегда одинаковая. Поименованные комиссаром люди выходили вперед и угрюмо говорили, что они не хотят быть в совете. В одной станице на собрании казак кланялся в землю, просил:

«Ради Бога, станичники, не выбирайте меня. Нужон мне тот совет, як собаке ще один хвост».

Печальными, обидными были результаты похода. Не уничтожили ни одной группы зеленых, не создали ни одного совета, который удержался бы после ухода отряда больше трех дней, а в самом отряде десятки красноармейцев потеряны убитыми и раненными, зелеными уведено больше ста лошадей, нагло украдено три пулемета.

По-видимому, так же обстояло дело и в других отрядах, что и вызвало приказ: остановить движение и пытаться очистить ближайшие районы.

С этого времени в марковом отряде вся тяжесть дела легла на взвод разведчиков. Отряд стоял на месте, а взвод рыскал в окружности, но ничего не находил. Враг был кругом, но враг невидимый и неуловимый. Командир взвода Голяков, великий энтузиаст разведки, а в прошлом донбасский шахтер, готов был локти кусать от злости.

«Скажи на милость», — кричал он однажды своим ребятам. — «Носом чуем, тут они, те зеленые треклятые, а шкрябнуть не умеем. Усех находили — поляков, врангелевцев, деникинцев — а эту малую заразу шукаешь, як блоху в скирде, а она кусь, да кусь тебя в гузно».