Боги осенью

Я чувствовал, что сейчас произойдет что‑то страшное. Лицо Геррика было бледно-спокойным, голос — ровен, а обе ладони лежали на цветистой клеенке. И все же это было спокойствие бомбы со взведенным взрывателем — одно касание, один звук, одно легкое колебание, и — смерть вспорет воздух зазубренными осколками.

Я боялся пошевелиться — не то чтобы что‑то сказать.

Пауза отчаянно нарастала.

И вдруг Алиса, до сих пор почему‑то молчавшая, прижала тонкие пальцы к стыку ключиц на горле, вдавила их, точно ей что‑то мешало, тоже вдохнула, выдохнула и побледнела не меньше, чем Геррик.

— Они нас нашли, — звенящим голосом сказала она. — Вы слышите? Койотль взял след!..

Геррик и Гийом разом повернули к ней головы. Я увидел легкое недоверие в глазах обоих. И Алиса, вероятно, также его увидела, потому что, глядя в пространство, будто противоположной стены перед ней не было, оторвала руки от горла, медленно развела их над круглой столешницей и положила поверх ладоней Геррика и Гийома.

Оба они вздрогнули, как от удара электрического тока.

— Да, — сказал Геррик. — Они нас нашли!..

У него даже волосы зашевелились, точно наэлектризованные. А Гийом сдернул плащ, и на широком кожаном поясе поверх джинсов у него обнаружился такой же меч, как у Геррика.

— Надо уходить отсюда!.. Скорее!.. Быть может, успеем!..

— Кой‑й-йотль!.. — сквозь стиснутые зубы веско напомнил Геррик.

— Все равно. Там — наши люди. Надо идти!..

Я не очень соображал, о чем это они пререкаются, и Алиса наскоро объяснила, что она внутренним зрением почувствовала приближение койотля. Она чувствует такие вещи гораздо лучше, чем братья. Женщины вообще лучше чувствуют.

— Скоро он будет здесь. Надо что‑то предпринимать. Ты с нами? — спросила она. — Учти: тебя койотль, скорее всего, не тронет.

Они все трое посмотрели на меня, ожидая. Сжатые губы Геррика, ироническое презрение в глазах Гийома, синева горящих надеждой зрачков Алисы.

Она была сейчас очень красива.

— А куда? — спросил я.

— Сначала — туда, где нас ждут слуги и воины. А потом — дальше. Вселенная велика. Решай!..

Алиса была права, хотя меня это вовсе не вдохновляло.

Одно дело — помочь человеку в беде, в данном случае Геррику, когда он был ранен, помочь его сестре, помочь его младшему брату, хотя Гийому, если бы не особые обстоятельства, я бы ни за что помогать не стал — не нравился мне Гийом, ну его, пусть сам выкарабкивается, и совсем другое — оставить квартиру, где я прожил последние годы, оставить — видимо, навсегда, сюда я уже не вернусь — оставить всю прежнюю жизнь, работу, каких-никаких приятелей, сделать шаг в пылающий звездами черный простор Вселенной. Мне это было непросто. Я начал вдруг понимать, что такое судьба. Сейчас или никогда.

Молчание чересчур затягивалось.

— Ну ладно, у нас нет времени, — нетерпеливо сказал Гийом.

И отвернулся.

Он уже за меня все решил.

Именно в этот момент зазвонил телефон.

Я даже подпрыгнул от неожиданности. А когда, будто нечто живое, осторожно взял трубку, не сразу понял, кто это и чего от меня хотят.

— Я спрашиваю, Леня, вы не заболели? — трепетал в проводах заботливый голос Моисея Семеновича. — Отпуск давно кончился, а я вижу, что вас все нет и нет. Дай, думаю, позвоню…

Он говорил еще что‑то, но я никак не мог уловить смысл. Отпуск какой‑то. Какой отпуск? Ах да, в самом деле, это у меня — отпуск. И он закончился ровно три дня назад. Сегодня двадцать четвертое сентября, все правильно. Я еще в четверг должен был быть на работе. Как это я забыл?

— Вы слышите меня, Леня?

Голос Моисея Семеновича вползал с другого конца города. Сейчас — встревоженный и очень далекий.

— Леня! Леня! Почему вы не отвечаете?

— Слышу, — сказал я.

И положил телефонную трубку.

Отпуск мой действительно завершился.

Они нетерпеливо ждали меня у дверей — Геррик с Гийомом, опоясанные тяжелыми боевыми мечами, подтянутые, готовые сражаться не на жизнь, а на смерть; Алиса — тоже подтянутая, в джинсах и свитере, уже посматривающая на меня как бы со стороны. Из той зыбкой дали, которая — за пределами воображения.

Губы ее шевельнулись.

Сейчас она скажет:

— Прощай…

И тогда они уйдут навсегда.

Они покинут Землю, а я — останусь.

Звезды над крышами, черный сквозняк Вселенной, разбитые зеркала, призрачная красота Алломара. Жизнь, которая дается тебе — и никому больше.

— Постойте, я с вами! — сказал я.

И — ничего не произошло.

Мигнула над крышами одна звезда, за нею — другая. И потом все они загорелись, как бриллианты на бархате.

Геррик молча кивнул. Гийом посторонился.

Алиса открыла дверь…

12

Тих и сказочен долгий петербургский сентябрь, когда после дождей, смывших грязь и пыль, устанавливаются сухие ясные ночи. Гулок осенний камень, озвонченный прохладой, пустынны улицы, светлы трамвайные рельсы под фонарями. Листья на асфальте пожухли и при малейшем движении воздуха издают жестяной шорох. Каналы полны звезд. Их промывает вода такой черноты, что на первый взгляд кажется продолжением ночи. Желты окна в домах, и за каждым из них — будто своя история. Правда, что это за история — неизвестно.

— Спокойнее, — сказал мне Геррик.

— А что?

— Спокойнее…