Боги осенью

Альдина загадочно усмехнулась.

— Ну, это временное явление. Они постепенно привыкнут. И тогда их дальнейшая жизнь станет проще и упорядоченнее…

Она покивала.

Сергей тоже кивнул — вместе с тем, безусловно, не соглашаясь.

— Я вас все же не понимаю, — сказал он. — Вы считаете, что чудовища должны стать для нас привычным явлением, частью быта — тогда мы перестанем относится к ним с омерзением? Но ведь так можно оправдать любой негатив — воровство, например — и включить его в нашу жизнь как норму. Или, скажем, дурную привычку обманывать… Нет, — добавил он, — мне это не нравится.

Альдина опять усмехнулась.

— Какой вы нетерпеливый. Сразу взяли, не разобравшись, и осудили, а быть может, осуждать как раз и не следовало.

Она остро прищурилась.

И тут в дверь постучали, и немедленно вслед за стуком в кабинет ввалился Евсей, принеся с собой запах неряшливости и перегара.

— Это… Альдина Гр‑гивна… — бодренько сказал он. — Машина, значит, пришла. Ну — с товаром; которая — договаривались… Мужики, значит, интересуются: будем разгружать или как?

Он потер мягкий нос — алкогольного, синюшного цвета.

— Разгружайте, разгружайте, конечно, — холодно сказала Альдина. — Не обратно же отправлять. Я не вижу, в чем тут проблема…

— Дык, того-этого… — смутно сказал Евсей.

— Того-этого?

— Ну — чтобы, значит!

Тогда Альдина полезла в ящик стола, после некоторой возни достала оттуда четыре зеленых купюры и, как фокусник, демонстрирующий зрителям карты, провела их по воздуху перед самым носом Евсея.

— Вот, но только после того, как разгрузите…

— Будет сделано! — радостно заверил Евсей. И как пьяный гиппопотам затопал по коридору. — Мужики!.. Давай разгружай!.. Все нормально!..

Послышались довольные возгласы.

— Товар привезли, — пояснила Альдина. — Охломоны, ведь обещали, что только двенадцатого. Ну куда мне теперь все это складировать?

Ее черные брови озабоченно сдвинулись.

Сергей тут же поднялся.

— Намек понял, — кисло сказал он.

Из магазина он вышел в несколько подавленном настроении. Кажется, ничего особенного не произошло, и тем не менее у него было чувство, будто он пропустил в «Детском мире» нечто очень существенное — важную какую‑то мелочь, штрих, однако меняющий всю картину. Перед глазами вставала Альдина: вороные гладкие волосы, прилипшие к черепу, толстые стекла очков, будто вдавленные в глазницы, мелкозубье внезапно прорезающейся улыбки. Все это не имело отношения к делу. Он сжимал под мышкой коробку с ненужным ему арбалетом, было душно, неистовствовало летнее солнце, и только когда он, почему‑то устав, минут через пятнадцать притащился домой и когда раздраженно запрятал трижды проклятый арбалет в багажник автомобиля, то, уже захлопнув задребезжавшую крышку, неожиданно понял, что именно его потревожило в кабинете.

В этой куче ремней присутствовал, как ему показалось, и — ошейник Тотоши…

4

Харитон был доволен. Губы его лоснились, сытенько выдаваясь вперед, щеки тусклого песочного цвета — порозовели, проступили набрякшие кровью вены на лбу, а глаза, обычно прикрытые веками, сияли энтузиазмом.

Он напористо говорил:

— Жалко, Гришка не подтянулся, сволочь такая. В кои веки вот так собираемся, без затей. И машина у него, у собаки, имеется, и куча помощников. Нет, не вырваться идиоту — купи-продай! Миллиона четыре уже нахапал, все ему мало. Вот подлец, коммерсант хренов!.. — возмущался он совершенно искренне. Но при этом не забывал жевать красную рыбу, которую пододвинул к себе, и одновременно накалывал малиновые аккуратные помидорчики. Вилка у него так и летала. — Чертов лавочник, капиталист, дери его за ногу!..

Лидочка, сидевшая рядом с ним, кривила напудренный носик.

— Фу, Харитоша, что ты себе позволяешь?

— А что такого? — трубным басом спрашивал Харитон.

— А то, что не ругайся, ты не у себя в кабинете!..

— Кто ругается?

— Ты!

— Да разве же я ругаюсь, я — так, напряженку сбрасываю…

Он повернулся к Сергею.

— Ведь в самом деле обидно. Раз в году договорились увидеться — я, пожалуйста, вырвался, встречу межобластную для этого отменил, разогнал всех шестерок, каждому — поручение, а он, видите ли, вечер не может освободить. Пашет, пашет, как будто его привязали. Нет, я стукну Петру Николаевичу: живет слишком вольготно. Надо будет устроить ему такую — финансовую проверочку. Чтобы не зазнавался, чтобы не забывал старых друзей… — Харитон хохотнул и без тоста опрокинул в открытый рот рюмку водки. На него приятно было смотреть — крякнул, вытер губы рукой, энергично откинулся, хрустя корнишоном. — Нет, вот этого Гришка, конечно, не понимает. Умный, умный, казалось бы, а все‑таки идиот. Не врубается, что иногда необходимо расслабиться. На работе ведь как под рентгеном сидишь. Этот смотрит, не хапнул ли ты себе чего-нибудь лишнего. Тот докладывает наверх — что было и чего не было. Третий каждое слово твое на всякий случай записывает. Компромат, понимаешь ли, собирает, ядрить его разъядрить! Морды чиновничьи! Как я их ненавижу! Только у тебя и оттянешься. Давай выпьем, Серега!..