Боги ушли, твари остались

Как ей не хватало сейчас Лиды Померанец. Она бы нашла выход из этой ситуации. В отличие от большинства зэчек Лида не тосковала о свободе и не надеялась на освобождение. Она жила своей внутренней жизнью, и никакие внешние обстоятельства не нарушали её душевной гармонии. Аделии казалось, что Лида ставит ей одной известный эксперимент над собой и над окружающими её людьми. Причем не только над зэчками, но и над лагерным начальством. Все готовы были выполнять любое её желание. Если бы ей вздумалось покинуть лагерь, никто бы этому не воспрепятствовал. Это не был гипноз. То есть она им, конечно, владела, но кроме этого ей были подвластны биоритмы всего человеческого сообщества, объединенного Белморлагом. Она никогда ни о чем не просила. Каждый, в независимости от своего положения, старался ей угодить.

Лида внушала Аделии мысли лукавого учителя танцев и назидательно повторяла: «Нужно разрушить склонность к внушаемости. В ассоциации с любовью и насилием, которые повлекли за собой страдания, чтобы не испытывать снова этот процесс, концентрируйся на отвлеченном, на одном и аккумулируй такую энергию, которая может убить волка». Аделия слушала её внимательно. Не всё понимала, не во всё вникала, но слова Лиды четко отложились в эмоциональной памяти. Иногда они возникали не в голове, а в действиях и поступках. Тогда Аделия с удивлением ловила себя на том, что поступает так, как требовала Лида Померанец. Она, послушная ученица, еще не могла объяснить свои некоторые поступки, но уже была способна их совершать.

Воспоминания о Лиде преследовали её всю ночь. И не зря… Аделия открыла глаза, когда первый луч солнца только собирался разогнать предрассветный июньский сумрак. Встала с постели и подошла к окну. Глубоко вдохнула свежий, пахнущий клевером, воздух и почувствовала себя совсем другой, не той, которая всю ночь мучилась неопределенностью, а женщиной, способной вернуть себе любимого. Сейчас в её сердце разгорелся огонь ревности. Альфред снова должен был стать её возлюбленным. Раз она не умерла, значит, и любовь не должна умереть. Ни о чем другом она больше не хочет думать. Они снова будут вместе наперекор любым обстоятельствам. Она не станет ничего объяснять, ни признаваться в чём бы то ни было, ни оправдываться. Её к нему привела любовь. И от него, кроме любви, ничего не надо. А в остальном пусть разбирается с Францем и поступает, как сочтёт нужным. Так она решила.

Поэтому, когда в дверь осторожно постучали, Аделия не сомневалась, что это Альфред. Решительно распахнула её настежь. В комнату вошел Франц. Он ещё не протрезвел от вчерашних возлияний, выглядел мрачным и жалким одновременно. Не обращая внимания на её удивление, подошёл к креслу, грузно опустился в него.

— Я еще сплю, — тон её был раздраженным.

— А я — нет… не могу. Что у тебя с Альфредом?

— Ничего. В любом случае не твое дело.

— Моё. Между нами вчера произошел разговор. Надо что-то решать. Боюсь, он не выдержит неопределенности.

— Решай. Я хочу спать.

— Альфред всё также любит тебя?

— Не уверена…

— Тогда наше дело швах. Вчера он был очень нервным.

— Ещё бы. Надеялся, что как мышь сам полезет в мышеловку?

— Мышь интересует не мышеловка, а сыр. Ты обязана любым способом возбудить в нём прежние чувства!

— Больше нечего сказать?

— Есть! Ухожу в полную несознанку. Ни о какой Сибири, лагерях ничего не знаю. Познакомился с тобой в Канаде.

В ответ Аделия невольно рассмеялась. Ведь всего несколько минут назад она решила избрать такую же тактику. Переложить всё на плечи Франца.

— Что с тобой? — угрюмо спросил Франц, не привыкший к её смеху.

— Мы оба хотим, чтобы Альфред не задавал никаких вопросов. Смешно на самом деле. Меня сюда привела любовь, больше признаваться не в чем.

— Тебя сюда привёл долг перед родиной! Попробуй его не выполнить, и я сам тебя пристрелю. А не удастся мне, это обязательно сделают другие. Предателей не прощают.

Она взглянула на него с вызовом.

— Я могу предать только свою любовь. Но никогда этого не сделаю.

Снова раздался стук в дверь. Франц поднял руку и жестом приказал молчать. Но Аделия громко произнесла:

— Входи, Альфред!

Дверь открылась, это был действительно он. Неловкое молчание повисло в воздухе. Мужчины старались не смотреть друг на друга. Зато Аделия почувствовала в себе невероятный душевный подъём. Она горделиво вскинула голову. На скулах вспыхнул румянец, полные губы изобразили лукавую улыбку.

— Что это вам обоим не спится с утра?

Франц понял, что хорошо бы убраться побыстрее. Но статус мужа не позволял столь позорно ретироваться. Альфред явно не рассчитывал увидеть его здесь. Он остался в дверях, упорно глядя себе под ноги. На нём был домашний шелковый стёганый халат рубинового цвета, мягкие кожаные сапоги и черная рубашка с кружевным воротником. Белобрысые взъерошенные волосы почти сливались с бледностью лица, отмеченного жесткими складками у губ и синевой под глазами. Казалось, он сейчас исполнит какую-то надрывную оперную арию.

— Франц, оставь нас, — неожиданно властно потребовала Аделия.