Боги в изгнании (Художник В. Шершнев)

Еще не зная, что он там будет делать, не представляя, как найдет Кари, без которой он ничего не мог предпринять, Тадоль-па уныло брел по пустым переходам, ведомый пока еще неясным позывом алогичного размышления. И как случалось с ним часто, именно здесь, в области алогичного, с дразнящим вызовом блеснула перед ним дерзкая мысль, и Тадоль-па ее принял сразу, хотя и не стал развивать. Кроме цели, пусть все будет интуитивно, решил он и снял блокатор. Дворец Верховного предводителя научной систерии размещался в центре их городка, прикрытого от полярной стужи прозрачным куполом. Здесь же размещалась станция надзора за мыслями. От дворца к станции тянулись туго натянутые тросы, по которым скользили вверх и вниз кабины лифтов. Тадоль-па решил попасть туда…

Шел он открыто, чинно, так что у встречавших его фаронов охраны не было повода усомниться в праве баянна появиться здесь в столь поздний час. Наиболее любопытным Тадоль-па отвечал, продолжая шагать: «К Верховному…»

Этого было достаточно, чтобы потерять к баянну интерес. В условиях всеобщей слежки за мыслями было опасно интересоваться посетителями Верховного предводителя.

Заминка произошла у служебного входа во дворец. Из-за бронированного щита стационарного лучемета выглянул фарон и, оглядывая ученого баянна, сонно спросил: «Ночь, не видишь? Куда прешься? Кто вызывал?» — «Наш любимый и дорогой Верховный предводитель ле-Трав, который и ночью занят большими делами», — смиренно ответил Тадоль-па, как и полагалось баяннам отвечать представителю высшей касты, И по-прежнему не останавливаясь, как предписывалось Положением, шагал по ступенькам к двери, воспроизведя в уме картину своей беседы с ле-Травом, когда Верховный кселенз позволил держаться за его палец для лучшего контакта. Эта картина и независимое продвижение к двери сбило фарона с толку. Он не допускал, что кто-то мог прийти во дворец без вызова, и потому, вернувшись за бронированный щит, надавил на кнопку пульта, открывшего перед Тадоль-па дверь.

Во дворце шла ночная уборка. Десяток расторопных роботов, зажимая в конечностях скребки, щетки, сопла моющих и осушающих устройств, как стаде гигантских пауков, подгоняемое управляющим ими инжером, с шелестом и шарканьем удалялись по коридору, оставляя за собой лоск идеальной чистоты. Тадоль-па догнал чистильщика и пошел с ним рядом, поглядывая, как тот ловко манипулирует кнопками на переносной панели управления.

«Желаю крепкого здоровья, Тадоль-па», — сказал мысленно инжер, узнав ученого.

«И тебе желаю здоровья», — ответил старик. Встреча с чистильщиком была кстати, и Тадоль-па решил ею воспользоваться, попросил инжера завернуть в правое крыло.

«По графику там уборка через три дня».

Тадоль- па многозначительно посмотрел ему в глаза и как бы случайно соединил в колечко большой и указательный пальцы, изобразив таким образом знак объединения рабов для непримиримой борьбы. Инжер понял. Не глядя больше на Тадоль-па, он виртуозно прошелся по кнопкам висевшего на шее пульта управления, роботы остановились, попятились и повернули в правое ответвление коридора.

Стоявший на часах возле высотного лифта фарон, увидев двинувшееся в его сторону стадо роботов, вошел в кабину, Туда же шагнул Тадоль-па и, прежде чем страж успел выразить возмущение наглостью низшего, свалил его парализующим выстрелом. Кивнув остановившемуся в изумлении инжеру, чтобы тот продолжал работу, Тадоль-па закрыл дверь, надавил клавишу подъема. Кабина понеслась вверх сначала по этажам дворца, а затем заскользила по канатам под купол города.

Тадоль- па снял с фарона лучемет и приготовил его к бою. Может быть, к последнему, подумал он, разглядывая оружие. Оно было непривычным для рук: низшим запрещалось иметь даже простые ножи, а также другие «колющие и режущие предметы», как широко извещалось во всех уставоположениях. Однако Тадоль-па легко разобрался в назначении переключателей, перевел лучемет на ближний бой и приготовился к броску из кабины. Расчет строился на внезапности, на немыслимости для фаронов совершаемого баянном.

Кабина лифта мягко вошла в приемное устройство, раздвинулись дверцы, но пронзать лучом в вестибюле было некого: на маленьком столике валялась перевернутая фуражка, лоснившаяся от жира своим белым нутром, и витал специфический запах гигиенических кремов. Тадоль-па вышел из кабины, огляделся. Две распахнутые бронированные двери — одна против другой — вели в помещения станции. Слева — тишина, справа — непонятный гул голосов. Тадоль-па настроился на биопередатчик мыслей какого-то цузара и его глазами увидел груду денег на большом блюде лендлива. Азартная игра дошла до того пика, когда на лендлив бросалась вся наличность, чтобы отыграться и враз разбогатеть или окончательно разориться. На финальный размет собрались все цузары, оставив свои места за пультами надзора.

«Скоро пересмена. Хватит», — заметил кто-то благоразумно, но его слова потонули в хоре возбужденных голосов.

«Ставлю своего химика Масли!»