– Левее десять-ноль, еще снаряд! Куда ты наводишь? – ору в трубку уже сам. Мы уже два часа молотим по улице, где располагаются фашисты. Когда их танки отступали, по городу заработала артиллерия, и мы ее нащупали. Только вот что-то наводчики у меня дурят. Три снаряда мимо положили. Вроде уж до метра высчитал все, а не попадают. Позиции врага были хорошо укреплены, но и их можно и, главное, нужно уничтожать. Вот и долбим. Батальон Иволгина выполняет задачу по захвату улицы, как ему и приказали ранее. Соседи не отстают, это радует.
– Вот так, теперь всей батареей, беглым…
Попали наконец. Немцы отходят, теряя людей и технику, а мы рады. Новые позиции, которые почти зачистили бойцы Иволгина, были гораздо лучше. Общая картина была похожа на ту, в июне, когда мы заняли высоту. Оттуда, правда, вообще обзор был шикарный, но и здесь хорошо. Нащупали и хорошенько вломили нашим «коллегам» с большими стволами. Танков больше не сожгли, но и это хлеб. С утра, думаю, наши танкисты пойдут, вот там уже поддержим как следует, если нужно будет.
– Опять нет связи… Блин блинский, это потеря потерь! – кричал я связисту. – Исправлять, бегом. Ребятки, давайте живее, там наши гибнут!
Ору не просто так. Ночью, точнее еще поздним вечером, нас отбомбили. Темнеет-то поздно, вот немчура и воспользовалась случаем вдолбить нас в землю. Самолетов было много, страшно. Вой от летящих бомб ужасный, прячешься, а все равно мысль в голове дурная: «Пробьет потолок или нет?»
Укрылись в подвале дома и сидим, нос не высунуть, а наши танкисты там пытаются фрицев бить. Атака началась утром, а мы после новой бомбежки опять без связи. Радисты скачут как кузнечики по развалинам, ища перебитые провода. Что-то исправят, но тут же появляются новые обрывы.
Вообще меня вся это суета в Воронеже заставила вспомнить историю. Ведь, блин, почти все, как и там или тогда, черт, я уже запутался вконец. Нет, понятно, что планы у немцев прежние, я ж Гитлеру-то не писал. Но наши-то! Постоянные бесконечные атаки одна за другой уносят жизни бойцов тысячами. Понимаю, что нужно, нужно атаковать, раздергивать силы врага, не давать ему перегруппировываться и прочее, но… Особенно прискорбно это для меня, ведь я-то знаю масштабы. Это вон Никоненко у меня воюет как ни в чем не бывало, геройски воюет. Да сейчас все так. А как иначе? Каждый боец отдельно и все вместе знают одно – фашисты пришли убивать и уничтожать всех нас. Всех, малых и старых. С сорок первого уже все, наверное, нагляделись на творения рук гитлеровцев, поэтому никого уговаривать не нужно. Но как же больно это видеть и знать об этом! Да еще и чинуши наши партийные подливают маслица в огонь своей тупостью. Да и командиры, те, что совсем высоко сидят, не лучше. Кидают сюда танковый корпус, а вводят в бой его по частям, еще бы по штуке отправляли, идиоты. Сколько уже парней погибло, сколько техники уничтожили, а все туда же. Я-то понимаю, Москва пытается заставить фрицев увязнуть тут и не дать подкреплений шестой армии, но, черт возьми, как же тяжело быть разменной монетой. И ведь нам тут минимум до января так бодаться с фашистами, то они к нам, то мы к ним.
В первых числах августа я попал в задницу. Не себе или кому-то, а вообще. Сначала, как часто бывает, пропала связь с батареей, а через час выяснилось, что ее попросту нет. Во время очередного налета под бомбежкой погибла вся батарея, причем не одна моя, а почти весь дивизион. Орудия в переплавку, люди погибли чуть не все. Я сидел на КП батальона и – нет, плакать не плакал, но очень хотелось. Уже привык к парням, жалко их. Да и самому что теперь делать, ума не приложу. Комбат отправляет в полк, там, дескать, все и объяснят, а я сижу. Но долго так не могло продолжаться, уже через несколько часов меня все же нашли по рации батальона и вызвали в штаб. На передке у меня остались три связиста и четверо разведчиков, с Вадиком вместе. Всех взял с собой, и пошлепали через разрушенный город на КП полка.
В штабе, как всегда, аврал. Долго не принимали, но все же хотя бы песочить не стали, и то хлеб. Здесь оказался командир дивизиона, в который входила моя гаубичная батарея, так он даже пожалел меня.