Богини Колизея. Любовь и кровь

– Хочу заметить, что раненого лучше не трогать – возможны переломы ребер, так что транспортировку он, скорее всего, не выдержит. Думаю, что его лечение займет месяц, может, немного меньше…

Услышав, что ему придется на целый месяц застрять в опустевших Путеолах, Камилл аж застонал и попятился, тряся головой.

– Это категорически исключается!

Один из сопровождавших ланисту мужчин, закутанный в плащ так, что под капюшоном не было видно лица, вдруг выступил из полумрака, где старательно прятался все это время.

– Позвольте, мой раб, весьма искусный во врачевании, осмотрит вашего гладиатора, а мы пока побеседуем с вами. И не стоит волноваться по поводу денег. Есть люди, готовые взять на себя все расходы по лечению парня. Разве можно допустить, чтобы погиб такой мужественный воин?

Опешив от щедрого подарка, свалившегося на него, словно дар богов, Камилл чуть не упал в ноги благодетелю, но тот остановил излияния величественным жестом.

– Не стоит благодарности. Впрочем, если вы удостоите меня беседой с глазу на глаз, то я буду считать, что удачно вложил деньги.

Ахилле показалось, что она уже слышала этот голос. Она внимательно посмотрела на незнакомцев, один из которых, снимая плащ, направился к раненому, а безвестный благодетель, сделав ланисте приглашающий жест, вышел за дверь, ничуть не сомневаясь, что тот последует за ним. На мгновение в неверном свете масляной лампы мелькнули полные чувственные губы, характерный тяжелый подбородок… Сенатор Каризиан! Интересно, что ему здесь надо? Не может быть, чтобы он опустился до того, чтобы возить деньги ланисте!

Не чуя под собой ног от сумасшедшей удачи, Камилл кивнул Ахилле, чтобы та оставалась с раненым, а сам, забыв о гордости, почти побежал за нежданным меценатом. Спускаясь по темной узкой лестнице, он поскользнулся на пролитой служанками воде, едва удержался на ногах, и, ругнувшись, поспешил дальше, стараясь соблюдать более-менее пристойный вид.

Сам же гость, выйдя на свежий воздух, посмотрел на огромную луну, равнодушно освещающую спящий городок, покой которого нарушал только редкий собачий брех, и повернулся к стоящему у него за спиной ланисте.

– Послушайте, милейший, – начал он покровительственно. – Не для кого не секрет, что ваша труппа переживает трудные дни, и это еще мягко сказано. Я хочу предложить вам сделку, которая существенно поправит ваши дела. У меня есть один знакомый… Он хочет заполучить девицу, которая так смело сегодня спорила с самим префектом претория и не менее отважно размахивала мечом. Короче, он хочет купить вашу гладиатриссу, и я советую (искренне советую, заметьте!) пойди ему навстречу.

Услышав, что придется расстаться с Ахиллой, которую он считал почти дочерью, не говоря уже о том, что сам был искренним противником торговли людьми, Камилл даже замахал руками, словно отгоняя полуночных ларв.

– Не горячитесь, милейший, у моего знакомого все ваши долговые обязательства. Вы не поверите, но он сегодня как мальчик (это в его-то возрасте!) бегал по городу, скупая у ростовщиков ваши расписки. Думаю, что вам стоит выказать ему немного уважения и выслушать предложение, тем более что оно более чем щедрое.

Расстроенному хозяину разорившейся труппы ничего не оставалось, как покорно согласиться на шантаж, и вальяжный посредник хлопнул в ладоши. В кустах роз, вытянувшихся вдоль стены постоялого двора, зашелестело, и к ним, ругая последними словами колючки, вылез Федрина, изнемогший в ожидании начала переговоров. Каризиан не солгал: ланиста действительно целый день шнырял по городу, выясняя финансовое состояние бродячей труппы, и скупая долговые обязательства, владельцы которых потеряли всякую надежду получить по ним хотя бы малую часть.

Запасшись средствами давления на Камилла, он дал знать Каризиану, которому неоднократно предоставлял венаторов для охраны во время его сомнительных финансовых операций. Тот, в свою очередь, принес радостную весть, что ланиста полностью разорен, и они, прихватив личного лекаря старого претора, отправились на переговоры, не сомневаясь в их исходе.

Отодрав от полы тоги последнюю колючку, Федрина приосанился и, вежливо раскланявшись с подавленным последними несчастьями Камиллом, предложил несчастному обменять долговые расписки плюс десять тысяч сестерциев на Ахиллу, грозя в случае отказа засадить ланисту в тюрьму, и бедняге ничего не оставалось как согласиться. Условившись, что на рассвете слуги Федрины заедут за гладиатриссой, ночные гости быстро скрылись в темноте, а разбитый последними событиями Камилл побрел обратно в дом, с ужасом представляя разговор с предметом сделки.

Увидев выражение лица ланисты, девушка встревожилась, но, еще на что-то надеясь, поинтересовалась, затаив дыхание:

– Ну что? Что сказал сенатор? Ферокс останется здесь и будет спасен? Я смогу его навещать? Что ты молчишь, Камилл?

Тот только в растерянности развел руками, а потом, взяв девушку за руку, вывел в полутемный коридор, словно боясь, что раненого добьет услышанная новость: