Богини Колизея. Любовь и кровь

— Вот видишь, и ты со мной согласен! Короче, я примчался в Рим, чтобы сообщить об этом Луции, и тут выясняется, что моя будущая жена опозорила себя и продана папашей в рабство! Я чуть с ума не сошел.

— И что сказал по этому поводу Аполлон?

— Север, если ты не прекратишь говорить гадости, я тебя убью вот этими руками!

И Каризиан изящно воздел к небу унизанные кольцами пальцы с полированными ногтями.

В глазах префекта претория промелькнула улыбка, но он сдержался и сочувственно посмотрел на расстроенного приятеля. Похоже, в их «Союзе холостяков» чуть было не случилась убыль. Впрочем, теперь это вряд ли произойдет. Не может быть, чтобы вечный искатель богатого приданого долго убивался из-за красотки, которая теперь (увы!) не самая богатая невеста в Риме, а ходячий завтрак для хищников. Божественный Тит собирался устроить празднества по случаю открытия Амфитеатра в начале июня, и шансов пережить это радостное событие у надменной патрицианки практически нет.

Перед его глазами возникла Луция, какой он видел ее последний раз, идущая в кольце поклонников, величественная, прекрасная и холодная, с венком из нарциссов на русых со странным зеленоватым отливом волосах. Поговаривали, что ее мать родила дочь от речного бога, а не Луция Нумиция. Бедный Каризиан! Может быть, и к лучшему, что все так сложилось: пусть лучше парень немного помучается и успокоится, чем станет мужем этой ходячей статуи.

Но Каризиан, похоже, вовсе не собирался прислушиваться к голосу разума. Схватив приятеля за руку, он жалобно заглянул ему в глаза:

— Север, помоги, а? Ты же все можешь. Ну, пожалуйста!

— Что я могу? — не понял тот. — Вернуть ее в лоно семьи? Ты с ума сошел! Поверь, где бы она ни была, ей там лучше, чем в родном доме.

— Да я не о том! Я хочу выкупить ее у Федрины!

— Нет, ты точно рехнулся! Это будет скандал, какого давно не видел Рим! Ты же не собираешься жениться на рабыне, пусть даже и бывшей патрицианке? Кстати, если ты запамятовал, то хочу напомнить: сенаторам запрещено жениться не только на рабынях, но и на вольноотпущенницах тоже. Поэтому, даже если ты выкупишь прекрасную Луцию и дашь ей свободу, от этого ничего не изменится. Она не согласится войти наложницей в дом, где могла бы быть госпожой, и ты, избавившись от одной проблемы, наживешь кучу других. Так что успокойся, и зайдем, наконец, внутрь. Терпеть не могу стоять на лестнице словно раб, вышвырнутый из хозяйского дома. Кстати, у меня там встреча с Александром Афинским. Помнишь, я тебе говорил о парне, с которым встретился недавно в императорском дворце? Типичный провинциальный философ, обожает рассуждать, сам не зная о чем. Но что-то в нем есть эдакое невинное, словно дуновение свежего ветра.

— Тебе мои беды совсем безразличны? Как ты жесток!

— Ну почему… Ты мой друг, и твои проблемы — это мои проблемы. Но не думаю, что мои дружеские чувства станут менее теплыми, если мы зайдем под крышу и не станем мерзнуть на ветру. У меня вечером свидание с одной красоткой, и я бы не хотел простудиться. Это будет очень некстати.

— Ты говоришь как изнеженный патриций, а не воин!

— Гм… Что касается патрицианской изнеженности, то это вам виднее, сенатор Каризиан. Я всего лишь всадник и останусь таковым до конца своих дней. По второму пункту обвинения хочу заметить, что ничего не имею против лишений на войне, но совершенно не жажду множить их в мирной жизни. И если уж говорить о закалке, то могу тебе напомнить о Девичьем фонтане на Марсовом поле, в котором купаются даже дети. Как кое-кто после омовения в нем четыре дня изводил меня причитаниями, что того гляди умрет от простуды.

Я уже не говорю о том, как ты канючил недавно в Путеолах, уговаривая меня зайти в дом, хотя ночная прохлада была только на пользу некоему пьянице. Ну, пойдем, упрямец!

— Теперь я знаю, за что тебя прозвали Севером! Ты жесток, как Луций Нумиций, да покарают его боги!

Если Каризиан думал последней фразой уязвить друга, то его усилия пропали даром, потому что тот только весело расхохотался и, подхватив приятеля под руку, почти силой повлек его вверх по мраморным ступеням. С тяжелым вздохом несчастный влюбленный поплелся в терму. Шествие замыкали рабы, в чью обязанность входило караулить одежду господ от всякого рода воришек и носить за ними полотенца. В роскошном зале для переодевания их встретил шум приветствий. Многие в Риме любили неразлучных друзей и были рады их появлению. Посыпались ни к чему не обязывающие приглашения, не требующие ответов вопросы и выражения вечной любви, которые не стоили и асса. В общем, это был обычный день роскошной жизни привилегированной верхушки Рима, чьей душой, без сомнения, был Каризиан, умудрявшийся ни в чем не отставать от своих гораздо более богатых приятелей. Попав в родную среду, он еще некоторое время предавался унынию, но привычка скоро взяла свое, и он снова забалагурил, развлекая окружающих сплетнями о них же самих.

Рабы приготовили полотенца, и в сопровождении толпы почитателей неунывающий весельчак отправился играть в мяч, благо к его приходу уже собралась хорошая компания.