Богиня Чортичо. Про черную руку, питонцев, платье в горошек и красивую девочку из прошлого века

– Были бы у елочки ножки…

Колька

Он приезжал обычно под вечер. Дети еще бегали на улице, но уже приготовились на первый мамин призыв – «Сережка! (Петя, Ирина, Наташка…) домой!» – заныть: «Мамочка, еще все дети играааают, ну, пятнадцать миинуууточек еще!» Посуда после ужина была помыта, вытерта и расставлена по шкафчикам. Самое время взять коробку с вязанием и включить телевизор.

Стук был всегда осторожным, нервно-вопросительным.

Он стоял на пороге в своей семисезонной синей болоньевой куртке с оттянутыми карманами, на которых были подштопаны дырки, где, видимо, раньше блестели круглые кнопки. Кнопки вырваны с мясом. Дырки зашиты неумело, просто стянуты черными нитками. Воротник у куртки топорщится, как шерсть на загривке разъяренной кошки. Широченные рукава почти несгибаемых рук придавали ему схожесть с пугалом посреди деревенского огорода. Только у пугала обычно штанов не было. Голова из сена да куртка, распятая на горизонтальном шесте, наспех приколоченном к воткнутой в землю палке. У Кольки штаны были. Темно-синие трикотажные полутреники с оттянутыми, как водится, коленками, но подозрительно округлыми ляжками и лодыжками. Правая штанина ближе к ботинкам была затянута прищепкой. Колька приезжал на велосипеде. Его круглый зад свисал с обеих сторон велосипедного сиденья, и казалось, что трубка, к которой это сиденье было прикручено, выходила прямо из Кольки. То есть из его задницы.

Колька тяжело дышал, вытирал пот с красной морды серым носовым платком, стараясь влезть этим грязным платком поглубже под синюю фетровую беретку, которую носил так же, как и куртку, – с весны по осень. Зимой Колька появлялся редко. По снегу-то не больно на велосипеде прокатишься.

Он прошел в кухню, скинул куртку и начал отматывать бечевку, которой к рукам и туловищу были привязаны обернутые в полиэтилен куски мяса.

– Доня, беги к теть Томе, скажи, Колька приехал, – говорила мне мама и выпроваживала за дверь. Я мчалась к соседке и с порога заявляла:

– Теть Тамара! Там Колька приехал, мясо привез!

– Шшшш! Че кричишь. – Тамарка поспешно хватала кошелек, тряпичную сумку и выскакивала за дверь, уже на ходу бросив: – Поиграйся-ка тут, пока я не приду. Алка только уснула, если чё – дай ей соску и покачай…

– Ладно, лааадно, – снисходительно махала я рукой и подходила к кроватке. Толстая головастая Алка спала, раскинув ручки. Скоро и у меня будет братик или сестричка, так баб Соня сказала… Эх, скорей бы!

Тамарка прибегала обратно минут через пятнадцать с полной сумкой, довольным лицом и, глянув в кроватку, где спала Алка, шептала:

– Беги домой, тебя мама ждет.

– Мам, я дома! – сообщала я, входя, но тут же слышала:

– Не разувайся – беги скажи тете Иде, что Колька приехал, а то она обидится.

– Не пойдуууу я туда…

– Давай, давай, быстрее, Колька долго ждать не может…

Колька работал на мясокомбинате. Сторожем. Сутки через трое. Другим жить давал и сам не бедствовал. Мясо ни мы, ни соседи не покупали – ни в магазине, ни на рынке. Колька привозил даже «под заказ»:

– Колька, у нас на субботу гости приглашены. Язычок бы, а? – просила мама.

– А у нас Сережка из армии на той неделе приходит – ты б на отбивные свининки-то подбросил? – Бобриха набивает свои пакеты, отсчитывает зеленые троячки и синенькие пятерки.

– Я в четверг работаю, так что в пятницу не приеду.

– Колька, ну, Колька, ну, гости же – привези в пятницу!

– Не, я спать буду! – Колькины крошечные глазки прятались за стеклами очков с необычными дужками, – заворачивающимися вокруг уха. Отмотав с себя все ворованное мясо, отдышавшись, он доставал из кармана куртки потертый, некогда розовый безмен.

– Так, девки, давайте – кто чё берет, и будем вешать – говорил он, вмиг похудевший. Только круглая морда лоснилась еще от пота и уши пылали.

Он ловко цеплял кусок мяса за пакет и произносил:

– Три по три – с тебя девять рубликов.

– Кольк, как же по три – в тот раз ты по два рубля кило продавал! – возмущалась Бобриха, и тетки, собравшиеся в этот раз на нашей кухне, оживленно поддерживали товарку.

– Гыыы, – ржал гнилой усмешкой Колька. – Слышали, ынфлянцыя! Водка тоже была тришейсяддве, а щаз пятьдвинаццать!

– Да, прям, ты водку пьешь – червивое небось, и на то денег-то жалко? – подначивали его тетки. Мы те самогоночки отольем – давай по два!

– Девки, вы чё, сдурели? По два в магазине берите – кости одни! А тут же вырезка! Она ж теплая еще! – отбрехивался Колька.

– Теплая с твоих жиров, – язвила теть Ида и безапелляционно отрезала: – Или по два – или собирай манатки свои!

– Без ножа режете, бабоньки! – фальшиво причитал Колька и подвешивал на безмен очередной пакет со свежеворованным мясом.

– Коль, так в пятницу приедешь?

– Тока утром!

– Но мы ж утром на работе!

– Ничё не знаю! Утром, хошь, привезу.

– Ладно. Тогда смотри – вот девочка моя, – мама брала меня за руку, подводила к Кольке, – ты привезешь, ей оставишь. Но смотри, обманешь – кончится твой бизнес!

– Да я! Да ты чё! Нинуля! Тебя! Да я…! Да обманывать!

– Смотри, Колька, – отбивные и язык. И чтоб не мороженые, а свежие. Понял?