Богиня мести

Однако вовсе не такой улыбкой, которая, по-видимому, входит в круг обязательных учебных предметов для тех, кто хочет стать пастором, политиком либо агентом похоронного бюро. Разговаривая, они улыбаются глазами . Данное обстоятельство придавало господину Сандеманну из похоронного бюро Сандеманна столько участия и сердечности, что вкупе с температурой, царящей в майорстуанской кладбищенской церкви, это заставляло Харри время от времени непроизвольно вздрагивать и ежиться. Он осмотрелся по сторонам. Два гроба, стул, венок, похоронный агент, черный костюм, лысина с зачесом.

– Она выглядит так красиво, – говорил Сандеманн. – Такая спокойная. Умиротворенная. Торжественная. Вы, вероятно, член семьи?

– Не совсем.

Харри показал свое полицейское удостоверение в тайной надежде, что сердечность предназначена лишь родным и близким. Как выяснилось, он ошибался.

– Трагично, когда столь юная особа покидает нас подобным образом.

Пожимая ему руку, Сандеманн продолжал улыбаться. Пальцы у похоронного агента оказались необычайно тонкими и гибкими.

– Мне необходимо осмотреть одежду, которая была на покойной, когда ее обнаружили, – начал Харри. – В похоронном бюро мне сказали, что ее забрали сюда.

Сандеманн кивнул, достал белый пластиковый пакет и пояснил, что носит вещи с собой на случай, если появятся родители либо иные родственники и ему придется срочно их отдать, предварительно выписав квитанцию. Харри попытался обнаружить карман в черной юбке, однако тщетно.

– Ищете что-то определенное? – самым невинным тоном поинтересовался Сандеманн, заглядывая Харри через плечо.

– Дверной ключ, – сказал Харри. – Вы ничего не находили, когда… – Харри покосился на гибкие пальцы Сандеманна, – когда ее раздевали?

Сандеманн прикрыл глаза и покачал головой:

– Под одеждой у нее не было ничего. Разумеется, если не считать фотографии в одной из туфель.

– Фотографии?

– Да. Странно, не правда ли? Наверное, у них такой обычай. Она по-прежнему лежит там, в туфле.

Харри достал из пакета черную туфлю на высоком каблуке, и в сознании его вдруг вспышкой промелькнуло: стоя в дверях, она встречает его. Черное платье, черные туфли, алые губы. Ярко-алые губы.

Помятая фотография оказалась снимком женщины с тремя детьми, сидящей на пляже. Какое-то курортное местечко в Норвегии. На заднем плане – заглаженные морем скалы и сосны.

– Из родственников кто-нибудь пришел? – поинтересовался Харри.

– Только ее дядя. Разумеется, в сопровождении одного из ваших коллег.

– Разумеется?

– Ну да, я так понял, что он отбывает наказание?

Харри промолчал. Сандеманн склонился вперед, изогнув спину так, что его маленькая головка оказалась ниже уровня плеч, придавая ему поразительное сходство с грифом.

– Интересно бы знать за что? – Свистящий шепот сродни резкому птичьему крику еще более усугублял сходство. – Я имею в виду, ему ведь даже не позволили присутствовать на похоронах.

Харри кашлянул:

– А я могу ее видеть?

Сандеманн был явно разочарован; тем не менее он сделал учтивый жест, взмахом руки указывая в сторону одного из гробов.

Как всегда, Харри поразило, насколько работа профессионалов способна приукрасить труп. Анна и впрямь выглядела умиротворенной. Он дотронулся до ее лба. Все равно как если бы он коснулся мрамора.

– Что за ожерелье у нее на шее? – спросил Харри.

– Золотые монеты, – сказал Сандеманн. – Принес с собой ее дядя.

– А это что? – Харри поднял толстую пачку сотенных купюр, перехваченных широкой коричневой резинкой.

– Такой уж у них обычай, – повторил Сандеманн.

– У кого это «у них»?

– А вы разве не знали? – Наконец-то и узкие влажные губы Сандеманна растянулись в подобие улыбки. – Ведь она из цыган.