— Ты здесь не был раньше, брат. И тебе не с чем сравнивать.
— А я, Ульбер, еще много где не был. — В тоне Хижняка звучало легкое раздражение, и он, не сдержавшись, съязвил: — Даже в вытрезвителе.
Американец вопросительно взглянул на Виктора, и тот, сообразив, что сморозил совершеннейшую глупость, даже не стал объяснять, что имел в виду и что вообще собирался сказать. Очень быстро понял: молотит языком, потому что впервые за свои без малого сорок лет оказался не просто за границей и в другой языковой среде, — объем информации, который приходилось пропускать через себя, был для него абсолютно непривычный.
Но отыграть назад Хижняк уже не мог и не хотел. Чтобы найти Антона Хантера здесь, в незнакомом и непонятном ему Косово, нужно было смирить гордыню, чуть попридержать лошадей, внимательно послушать человека, лучше знакомого с местными раскладами, и только потом бежать-стрелять.
Никогда не интересуясь политикой, более того, даже не собираясь вникать в сложное, недоступное его пониманию политическое устройство мира, с того момента, как согласился выйти на охоту за Хантером, он вдруг уяснил: нельзя пересечь границу очередного государства, не сделав поправку на политическую ситуацию внутри страны. А также на особенности международной политики в целом. Добираясь из Польши в Австрию, а затем из Вены до края Косово, пролетая, как сообщал из динамика командир корабля, над Венгрией, Румынией, Болгарией и Македонией, при этом огибая Сербию, он все это время прокручивал в голове последние события. Чтобы в конце концов убедиться: так или иначе он вступил в эту игру как раз из-за политики.
Это не нравилось Хижняку.
Но, похоже, все складывалось именно так. Сначала — непонятные реверансы между силовиками двух соседних государств. После — крепкая спайка политики и криминала, значительно ограничивающая возможности самих москвичей, потому и вынужденных привлечь постороннего. Дальше — польский контакт, полученный для дальнейшей работы. Он породил новый вопрос: кто такой в действительности этот тип Рафал и какие «консультации»
Будь Виктор менее опытным человеком, эта ситуация нисколько не напрягала бы его — наоборот, все вокруг было новым и, надо признать, невероятно интересным, способным внести немалое разнообразие в жизнь даже видевшего смерть Хижняка. Однако что-то подсказывало ему: если не разобраться в положении вещей хотя бы поверхностно, на уровне «чайника», непременно грянет очередная подстава. Только теперь выбраться из водоворота станет сложнее — слишком уж бурный этот водоворот событий.
Наконец, его новый знакомый, Ульбер Микич, журналист, этнический албанец и вот уже десять лет как американский гражданин. Сам по себе он являлся для Виктора одним ходячим вопросом. В ожидании посадки на свой рейс в венском аэропорту Хижняк нашел там интернет-клуб и потратил час времени, роясь в сети с целью хоть что-то узнать о том, что его может ожидать в Косово.
И уяснил главное: Америка безоговорочно поддерживает самопровозглашенный суверенитет края, еще совсем недавно входившего в состав Сербии, его родина Украина старается по мере сил и возможностей не давать этому событию никаких официальных оценок, Россия считает действия косоваров ярким проявлением сепаратизма. То есть, казалось бы, американцы и россияне во всех касающихся Косово вопросах занимают кардинально противоположные позиции. Тем не менее Николай Логинов, офицер российских спецслужб, дает Виктору Хижняку, гражданину другой страны, контакт в столице края, Приштине, и этим контактом оказывается албанец, эмигрировавший, а по сути бежавший в США в разгар Балканской войны, натурализовавшийся там, получивший гражданство и теперь занимающийся тут, в Косово, сбором материала об албанской мафии.
— Здесь начали строить только несколько лет назад, — продолжал Ульбер, сразу же забыв о попытках своего нового знакомого поддержать разговор на одному лишь Виктору понятной и знакомой волне. — Аэропорт видел? Тот терминал, у которого я тебя подхватил?
— Терминал как терминал. — Хижняк пожал плечами, по-прежнему не совсем понимая контекст разговора, его больше занимала другая информация.
— Новый терминал, — уточнил Микич. — Рядом есть старый, а этот — новенький. И от него дорога до Приштины тоже новенькая, ровная и гладкая. Косово и до войны считался бедным краем, война совсем разорила, бюджет постоянно в дефиците. Но построен новенький терминал, приводятся в порядок основные магистрали, да и здесь, в городе, тоже очень много строят. Я был тут как журналист еще девять лет назад — совсем другая картина. Что, край стал богаче? Он поднялся на войне?
Хижняк, чувствуя, что любой ответ выставит его не в лучшем свете, благоразумно промолчал, отпив холодной колы прямо из бутылки.
— Евросоюз, — резюмировал Ульбер. — Оттуда идут деньги на развитие. И Америка тоже поддерживает здешнюю независимость, это значит — финансовые потоки. Дают — почему бы не строить?
— Что тебе не нравится? Новый асфальт?
— При чем здесь асфальт? Мне нравится асфальт. Только не в асфальте дело, брат. Просто пока здесь воевали, Америка и Европа признавали: Косово входит в Балканский коридор. Знаешь, что это такое?
— Читал. Контрабанда.
— Вообще-то, лет двадцать назад это начиналось и подавалось как крупный международный торговый путь. Но сам знаешь, как бывает… Торговать можно всем, что покупают. А оружие, наркотики и людей покупают очень активно. Рынок диктует, и все такое. Вижу, тебе это не слишком интересно, брат…
— Интересно, — вставил Хижняк, стараясь казаться вежливым и благодарным слушателем. — У меня времени не очень много. Ты лучше это… сбрось мне через Интернет, ну, ссылки на свои статьи. Вернусь — прочту.
— Мне нравится твой оптимизм, брат. Когда кто-то приезжает в Косово и начинает всерьез интересоваться албанской мафией, он не всегда уверен, что ему дадут вернуться.
— Ты пугаешь сейчас?
— Нет, не пугаю. Я много видел, брат, и многих видел, не смотри, что мне только тридцать… Ты не похож на того, кого можно запугать.
Над ними потускнела лампочка, чтобы через несколько минут снова ярко вспыхнуть, — так работал генератор, один из тех, что стояли в Приштине на улицах вдоль тротуаров, — электричеством люди обеспечивали себя сами. За короткое время Виктор уже успел к этому привыкнуть.
— Спасибо. — Хижняк ухмыльнулся. — Ладно, давай ближе к нашему делу.
— Я уже очень близко к нему, брат. — Ульбер снова сделал маленький глоток кофе. — Балканский коридор — это беспрерывная и бесперебойная доставка всего, что убивает, из Ближнего Востока через Афганистан в Европу и Америку. Когда администрация США вмешалась в ситуацию на Балканах, одной из причин такого вмешательства назвали борьбу с терроризмом и организованной преступностью, которые тормозят демократическое развитие новых независимых государств. Но когда то же Косово объявило суверенитет и добилось частичного признания, преступность никуда не исчезла. Ее прикрывали и прикрывают на высшем государственном уровне. Слыхал о Тачи? [8]
— Читал. Краем глаза.
— Что думаешь?
— Слушай, мне это не надо. Я вообще никому не доверяю, если этот кто-то сидит во власти. Там всегда выкручиваются, как жопу припечет.
— О’кей. Просто я хочу сказать, что теперь любая преступная группа, под чьим бы прикрытием она ни была, всегда находит железный аргумент: эти обвинения — провокации противников независимости, демократии, суверенитета, права нации на самоопределение и тому подобное. Меня обвиняли в том, что я — ксенофоб и ненавижу албанцев. Меня, Виктор, меня, этнического албанца, а я родился в Призрене! [9] Знаешь почему? Потому что я пишу об албанской мафии! То есть я считаю албанцев преступниками, мафиози и не скрываю своего отношения!
Ульбер понемногу заводился. Хижняк обеспокоился, как бы на них не стали обращать внимания, — они сидели в открытом кафе, говорили по-английски, и Виктор уже ловил боковым зрением взгляды, которые бросали на них смуглые парни, обосновавшиеся за столиком в противоположном углу. Однако Микич быстро взял себя в руки, продолжил уже спокойнее:
— Мусульманские общины здесь прикрываются Кораном, получают деньги из неправительственных фондов. А их члены, организовав доставку живого товара морем и даже по воздуху, продают девушек из России, Украины и Польши в подпольные бордели Израиля, в гаремы нефтяных шейхов Ближнего Востока, даже преторианским алмазным королям в Африку. Для этого используют частные самолеты, и это только малая часть бизнеса, брат. Миротворцы тоже вошли в дело, и кража топлива со складов — еще цветочки. Я писал о том, как американские сержанты сгружают оружие со складов и даже обеспечивают прикрытие каравана под видом очередной миротворческой операции. Я о многом писал, брат, мою работу здесь уже начали поддерживать правозащитные организации…
— Я понял, что тебя прессуют, — вздохнул Виктор, смиряясь с тем, что собеседнику нужно выговориться.
— А я догадываюсь, что уже утомил тебя, — признался Ульбер. — Но ты мне очень помог, знаешь?
— Я? — Вот теперь Хижняк удивился.
— Ты сказал, что Замира больше нет.
— И что?
— А то, что меня самого очень интересует Замир. Я потратил много времени и денег, ища к нему подходы. Он как раз мог дать новую информацию о связях военных с мафией, мне нужна такая статья: шишки из армии уже готовят судебный иск, и Замир согласился слить своих партнеров.
— Для чего? Так делают, когда хотят соскочить…
— Ну, с Замиром все сложнее. Или проще, как посмотреть. Дело в том, что он давно хочет быть сам по себе. У него своя группа, небольшая, но крепкая и достаточно сильная.
Его амбиции не устраивают так называемых больших боссов, и, если Замир сливает мне военных, у этих боссов появляются проблемы куда серьезнее, чем какой-то, как у вас говорят, отморозок.
— Почему отморозок?
— Видишь ли, брат… Замир даже по меркам албанской мафии считается жестоким человеком. И то, что он собрался слить своих, вполне вписывается в его систему ценностей: раз свои мешают бизнесу, помеху нужно устранить. Говоришь, человек, которого ты ищешь, пытался связаться с Замиром?
— Да, только никак не соображу почему. Тот, кого я ищу, должен иметь массу возможностей купить оружие.
— Видишь ли, ты многого не знаешь… Замир может продать винтовку, а может отгрузить несколько контейнеров. Но в любом случае доставка товара к месту назначения — это его забота, это, если хочешь, входит в стоимость. Покупатель приезжает, встречается с Замиром, смотрит на товар, убеждается в его качестве, называет адрес — и все, он может спокойно направляться туда как законопослушный гражданин. Нет необходимости изобретать хитромудрые способы провоза оружия самому — для этого есть Замир с его идеями. Вот почему он на каком-то этапе решил работать только на себя.
— Грубо говоря, сам себе албанская мафия.
— Грубо, но правда, брат.
— И теперь Замира нет. Вместо него — какой-то Бора. Тебе это имя что-то говорит?
— Нет, — признался Микич. — Зато теперь я понимаю, почему ни Замир, ни его люди не дают о себе знать уже несколько дней. Я ведь тоже ограничен во времени.
Хижняк решил промолчать о том, что свой шанс отыскать Хантера здесь, в Косово, он вообще мог упустить. Из его переписки понятно: встреча с неким Борой должна состояться через три-четыре дня после того, как письмо отправлено. Если Виктор верно считает, сегодня — третий день, четвертый наступит завтра. Но встреча вполне могла состояться и сегодня, завтра Хантера уже не будет в Косово, и остается очень маленькая надежда с помощью опасных связей Ульбера попытаться выяснить, где киллер ждет свое оружие.
Правда, чем дальше, тем все менее перспективным и четким казался Хижняку этот след. Нет, надо возвращаться обратно, садиться на загривок Кирилла Дорохова, потенциальной жертвы, и караулить Хантера там, постаравшись вычислить место и время покушения. Да, при этом надо включать мозги, и не только свои. Зато результат будет наверняка, а здесь же, как справедливо заметил американский албанец, можно бестолково нарваться…
— Исходя из собственного опыта, скажи, что значит вот это самое: «Замира нет, вместо него Бора»? — спросил Виктор.
— Я выясню, брат. Это моя работа и мой личный интерес.
— Тогда такой еще вопрос… Я смогу пообщаться с этим Борой, кем бы он ни оказался?
— Это в корне неверный вопрос, брат. Ведь на самом деле очень важно, кем окажется Бора, — поучительным тоном произнес Микич. — Фраза «Замира нет» может означать, что он все-таки нарушил
— Но ведь Замира может не быть по какой-нибудь простой причине… Уехал, например. По делам каким-то…
— Тогда бы он сам отвечал на письма. И давал соответствующие указания тому же Боре — допустим, это его правая рука, хотя, повторяю, я впервые слышу это имя.
— Или кличку.
— Или так, — легко согласился Микич. — О’кей, главное, что я теперь примерно знаю, как себя вести. Попытаюсь найти контакт теперь уже с Борой. Мне нужно хотя бы выяснить, в курсе ли он наших с Замиром договоренностей.
— Мне что делать?
— Погуляй. — Американец подарил Виктору типичную американскую улыбку, давая понять, что разговор окончен. — Приштина — интересный город. Когда еще сюда попадешь.
— Слушай, если надо…
— Не надо. Пока не нужно ничего. Меня кое-кто в городе и даже крае знает, мне легче, даже с американским паспортом. Ты — чужой, чужих тут не любят. В общем, поймешь специфику.