Бой без правил (Танцы со змеями - 2)

Глаза хотели отвернуться, но Майгатов не дал им этого сделать.

- Их посадят. Из-за тебя, - грубо перешел он на "ты" с незнакомым человеком. - Понимаешь?

- Ты меня, старлей, на пушку не бери! Я в свое время четыре года с лишком на эсминце отбухал и знаю, что ты на кого-то компромат собираешь. Но я тебе, как бывший главстаршина, скажу: ничего я не знаю...

- Тогда их точно посадят. Старшине лет пять светит, - придумал срок от балды, потому что за все время дознания так и не посмотрел в уголовный кодекс, сколько же дают по статье за кражу.

- Это неправда! - ворвалась в кухню дочка хозяина. - Купцов ничего плохого не мог сделать! Он - хороший!

- Уйди! - заорал мужик и вдруг яростно, надсадно закашлялся.

- Где Купцов?! Что вы с ним сделали?!

Кажется, от этой хрупкой девочки впору было защищаться в закрытой стойке. Он и сам не заметил, как вскочил и теперь стоял, вжимаясь в стену и глядя на горящие под шапками бровей зеленые-зеленые глаза.

- Ничего еще не произошло. Но если вы и дальше будете играть в партизанов на допросе, то вашего Купцова...

- Где он?

- На гауптвахте. Его подозревают в ограблении секретной части дивизиона. Вместе с сообщниками... теми двумя...

Девчонка безвольно упала на стул.

- А я, дура, психовала, что он на свидание не пришел.

Мужик еле справился с кашлем, запил его из-под крана глотками холодной воды, вытер губы, словно освобождая их для других, еще не слыханных сегодня слов, и в упор спросил:

- А ты чего за них так волнуешься?

- Я веду... то есть вел дознание. Это у нас как следствие. Меня отстранили, потому что я не верю, что ограбили моряки. Чтобы их спасти, нужно алиби. Оно - у вас... В ночь с четверга на пятницу матросы были здесь?

- Были! Были! - вскочила девчонка.

- Ты шо городишь?! - яростно задвигались брови. - Их же хотят в самоволке застукать!

- За самоволку ваш Купцов получит ерундовое наказание. Может, всего лишь звания старшины лишат и вернут из чертежки на корабль. А так - зона, роба и передачи со свободы...

- Они вечером пришли. Втроем. С цветами, - заторопилась девчонка, будто хотела наверстать время, упущеное в минуты их упорства.

- День рождения был. У нее, - подтвердил мужик.

- Да - цветы. И еще торт. И три бутылки вина...

- Я этот компот массандровский из принципа не пью.

- Не перебивай!.. Мы гуляли долго. Очень долго.

- Точно - до трех ночи. Потом этого низкого и азиата я положил на кухне спать. А дочка с этим... Купцовым...

- Папа! Что ты городишь?! У нас ничего не было! Он вообще... этот Купцов... Он такой скромный, такой хороший. Как игрушка-медвежонок. Он и заикается потому, что скромный.

- Во сколько они ушли? - спросил уставший от их перепалок Майгатов.

- Пять... ну, пять утра с копейками. У меня будильник - зверь. Когда звонит - весь подъезд просыпается. Может, в музей его какой сдать?

Стены не качались, но в голове было пусто-пусто. Оттуда словно выкачали все мысли, и Майгатов даже не знал, что же еще сказать. А ведь о чем-то важном хотел спросить. Хотя, может, и не такое уж оно важное, раз забыл.

- Я вас очень попрошу: расскажите это все, без утайки, командиру бригады. Лучше даже, если опишете это на бумаге. Другого способа спасти Купцова я не вижу...

Правый глаз девчонки на упоминание фамилии Купцова отозвался крупной, быстрой слезой. Она скользнула по щеке и сочно капнула на белую блузку.

- Мне пора, - опять посмотрел на часы, где стрелки все сильнее сжимали ножнички у самого верхнего деления. Почти полночь.

И вдруг вспомнил. Может, потому, что и тогда художник ссылался на позднее время, отказываясь рисовать.

- А он... Купцов... Он говорил, откуда у них деньги, чтобы цветы, вино и вообще?

- Конечно, - стерла девчонка холодный след от слезы. - Купцов такой талантливый. У него какой-то человек купил картину. Красивую такую. У меня одна похожая есть. Идемте.

Она провела его в единственную комнату их квартиры, которая служила и гостиной, и спальней, и всем остальным сразу. Скорее всего, это была ее территория. Настолько комната выглядела чистенькой и ухоженной. Папаша, видимо, вполне удовлетворялся кухней, которую он уже давным-давно превратил в нечто среднее между кабинетом и мастерской, и где больше ставили эксперименты со змеевиком, угольными фильтрами, дрожжами и сахаром, чем питались.

- Вот, - показала она на стену над диваном, усеянным подушками, подушечками и подусюнечками.

В белой прямоугольной раме плескалось нечто ярко синее. Море, корабль, чайки. Как сказал бы художник с Примбуля, - кич, халтура. Хотя отсюда, с пяти метров дистанции, в тусклом свете единственной лампочки бра, картина смотрелась не хуже штормовых полотен Айвазовского.

- Об этом можете не говорить, - разрешил Майгатов. - А то еще одну самоволку пришьют.

Он уже собрался уходить, как в двери его остановил еще более охрипший после потерзавшего его кашля мужчина:

- Вы чей-то портрет забыли.

Майгатов принял из его рук портрет Зубарева, свернул ватман в трубочку, почувствовал желание сказать, что из-за этого человека у их знакомых и начались все невзгоды, но все-таки сдержался.