Бои местного значения

Чтобы, значит, людишки из колхозов не разбегались да из ссылки-высылки, у них паспортов вообще не имеется. Разве если справку в сельсовете или у председателя вымолит, тогда можно в поезд сесть, да и то если маршрут и цель поездки совпадают. Для того и специальные войска НКПС созданы — на вокзалах перроны охранять и документы проверять, по вагонам и под вагонами зайцев и бродяг беспачпортных вылавливать. Очень это дело солидно поставлено. От Осташкова, бывало, в Питер едешь — не раз и не два паспортину предъявишь, не испытывая при этом никакой «законной гордости».

Куда там против крепостного права! Любой крепостной николаевских времен супротив нынешнего колхозника интуристом мог бы себя считать…

И опять Шестаков с непонятной радостью уловил совпадение слов Власьева с собственным глубинным восприятием окружающего мира. Будто бы именно так он сам всегда мыслил, нет, не просто мыслил, а знал великолепно, но забыл вдруг отчего-то, а вот говорит Николай Александрович, и словно медом по сердцу.

Не от смысла произносимого, а потому, что помогает вернуться из придуманной жизни в настоящую.

И в то же время слова Власьева звучали для Шестакова почти что откровением. Он ведь действительно года, считай, с двадцать седьмого, а то и раньше, не имел понятия о реальности «за бортом». В командировки ездил — сначала в отдельных купе международных вагонов, а потом и в собственном наркомовском салоне, питался — в спецбуфетах и спецстоловых, одевался — в спецателье и «закрытых распределителях».

Документы предъявлять — только партбилет на конференциях и съездах. Милицию видел лишь в виде регулировщиков, отдающих честь номенклатурному «ЗИСу».

В своем деле он был специалист, знающий, решительный, волевой руководитель отрасли, а когда представил себя на улице, на вокзале, в толпе непонятных, сумрачных людей, так не похожих на персонажей бодрых кинохроник и оптимистических комедий, ему стало очень не по себе.

Выходит, даже просто так оказаться среди собственного народа, теоретически самого свободного и счастливого на земле, — и то страшно, а уж когда тебя наверняка разыскивают всеми силами соответствующих органов…

— Да-да, в нашем случае особенно, — словно прочитал его мысли Власьев. — Не намерен вас пугать, а исключительно, чтобы вы осознали серьезность положения. Я-то скоро двадцать лет фактически на нелегальном положении, так что и передумал много всего, и жизнь советскую изучил во всех ее омерзительных проявлениях, с народом всяким беседовал, читал опять же нужную в моем качестве литературу… В розыске всесоюзном вы наверняка теперь числитесь, а это значит, и ориентировки на вас разосланы, и словесные портреты, а может, и не только словесные, и уж на вокзалах-то сейчас каждый легавый тройную бдительность проявлять обязан.

На документик энкавэдэшный особо не рассчитывайте, в райцентре где-нибудь и сойдет, а в Москве вот… Мы ж не знаем, вдруг у них там в корочках этих какие-то тайные знаки проставлены. На такой как раз случай — мы фамилию переписали и рады, а наметанный глаз взглянет — вот и спекся раб божий…

Увидев, что Шестаков совсем загрустил, егерь вдруг подмигнул и хлопнул его по колену.

— Но не так все и страшно, с другой стороны. Давно ведь сказано: «Суровость российских законов значительно смягчается необязательностью их исполнения». На это и расчет. Ну день, два, неделю будут все от Москвы до самых до окраин землю от усердия рыть, а потом-то? Один забыл, у второго жена рожает, третий с похмелья мучается, четвертому просто надоело в каждого прохожего всматриваться. У них что, думаете, вы один такой? Да в розыске, может, несколько тысяч сразу значатся, что же, тому милиционеру малограмотному все эти тысячи ориентировок и примет в уме держать?

— Ну, я же не каждый все-таки, — словно бы даже оскорбился Шестаков. — Наркомы, наверное, не так часто в розыск попадают… На моей памяти по крайней мере такого не случалось…

— А кто бы вам и сказал, если б даже… Думаете, сейчас так прямо везде распечатано: сбежал народный комиссар имярек, член ВКП(б) с такого-то, многих орденов кавалер… — Он покрутил головой, будто сам удивляясь такому абсурдному предположению. — В крайнем случае — до начальников облНКВД правду доведут, прочим же прикажут по фамилии да по приметам искать. Народ-то у нас глуп, как ни печально, им скажи — «нарком», они и будут высматривать самых вальяжных, с орденами и значками Верховного Совета. Как в ту войну шпионов немецких ловили, помните?

— Как же, помню…

— Ну вот. Так и выходит, что нам и пугаться чересчур не следует, но и расхолаживаться — тем более. Знаете ведь, сапер ошибается лишь два раза в жизни…

— Я слышал, что один.

— Нет, первый раз — когда решает в саперы пойти. Вы свой лимит выбрали, больше — нельзя.