Бой на Калиновом мосту

— Мало ли на свете Тимофеевых? — с сомнением проговорил тот.

— Осен вам проводником будет, — заявила Карога.

— Не буду! — заверещал тот. — Чудища страшусь!

— А меня не страшишься? — ласково спросила старуха. — Я ведь тебя съем. И косточки при пороге закопаю.

— Я бы тоже что-нибудь съел, — мечтательно сказал Тимофеев.

— Бабушка, — обратился Фомин. — А меч-кладенец какой-нибудь нам не полагается?

— Не ведаю, — пробормотала Карога. — Про элементную базу ведаю, про текущую дату тоже, а иных словес не слыхала.

— Жаль, — вздохнул Фомин. — А то я подумал, если часы с ретромотива, так и бластер завалященький найдется.

— Пошли, Николай, — сказал Тимофеев. — Разыщем чудище, начистим ему хобот, и дело с концом. Может, по дороге деревню какую встретим, перекусим.

— Нет здесь деревень, — объявила Карога. — Давно нет, ушли отсюда люди — от чудища подале.

— Это серьезно, — сказал Тимофеев и задумался.

16. Как им хотелось есть

Есть им хотелось жутко.

Вдобавок Тимофеев измучился с чемоданом. Тот все время норовил чувствительно долбануть хозяина по ноге и на каждом ухабе вызывающе грюкал своим содержимым. Тимофеев менял руку, пробовал пристроить его на плече, и на голове, и подмышкой, но легче не становилось. «Вот вернусь домой, — решил он, — тотчас же куплю себе рюкзак!» Он с завистью смотрел на Фомина, непринужденно вышагивавшего с ретромотивом за спиной, и на беспечного Осена, уже позабывшего об угрожавшей впереди опасности в облике гипотетического чудовища и несколько раз начинавшего все ту же варварскую песню. С каким наслаждением Тимофеев бросил бы этот треклятый чемодан! Однако он отдавал себе отчет в том, что никогда не простит себе утраты в напластованиях времен всех этих микромодулей, тиристоров и зубчатых колес из нержавейки. Главным образом как историк: случайная находка в культурном слое седьмого века германиевых полупроводников могла бы породить нездоровую сенсацию в современной Тимофееву археологической среде.

— Велосипед бы сюда… — недовольно бурчал он.

— Пустое дело, — откликнулся Фомин. — А вот бронетранспортер в самый раз бы сгодился. Или что-нибудь на воздушной подушке… Между прочим, почему ты до сих пор не занимался транспортом?

Тимофеев не ответил. Он и сам не знал, почему, а тут вдруг задумался над этим. И ему в голову пришло сразу несколько дельных мыслей.

Лес давно кончился и они двигались в живописной долине по пояс в траве, отроду не ведавшей косы. В зеленое море изредка врезались островки ненормально раскидистых репейников, архипелаги васильков ростом с подсолнух и прочей дикой поросли. Цепляясь тяжелыми задами за головки цветов, лениво проплывали огромные шмели. Что-то весомое упало Тимофееву на плечо. Он повернул голову, чтобы сбросить нежеланную ношу, и едва не закричал от неожиданности: впившись мускулистыми лапами в рубашку, на него таращилась невероятных размеров стрекоза — нервно шерудила суставчатым хвостом и поигрывала мощными хвалами возле самого уха. К счастью, у нее были неотложные дела, и она снялась, на прощанье смазав потрясенного народного умельца крыльями по щеке.

— Река, — благоговейно сказал Осен и ткнул грязным пальцем вперед.

Вскоре можно было отчетливо разглядеть бликующую на солнце водную поверхность. Это несколько добавило энтузиазма добрым молодцам из будущего.

— Интересно, как мы ее назовем в наше время, — сказал Тимофеев.

— На Волгу не похоже, — заметил Фомин. — На Каму тем более. Узковата будет. Осен, что это за река?

— Известно что, — охотно отозвался проводник. — Бурлан.

— Бурлан? — переспросил Тимофеев и с недоумением подал плечами.

Долина внезапно оборвалась, и Осен шагавший впереди, замер на полшаге. Только что стеной колыхались пахучие стебли, и вдруг без всякого перехода началась ровная бурая плешь — никаких признаков растительности, ни малейших следов жизни, вовсю буянившей за спинами пораженных путников. до самой реки простиралась мертвая корка, сильно напоминавшая растрескавшийся застарелый асфальт. Над ней зависла пустая тишина и клубился тяжелый туман, за которым где-то рядом угадывался Бурлан.

— Что за ерунда? — побормотал Тимофеев. — Пожарище?

— Нет, — покачал головой Фомин. — Видел я такое в пустыне. Такыр называется.

— Откуда здесь, в самом сердце Евразии, такыр?

— Мне тоже это занятно, — Фомин присел на корточки и зачем-то потыкал пальцев горячую корку. — И не слишком-то нравится.

— Особенно в свете милых предостережений почтенной Кароги, — добавил Тимофеев. — Похоже, не медведь здесь обитает… Осен, быть может, ты нас просветишь насчет этого феномена?

Осен выглядел весьма жалко. Он поник, съежился и тихонько, неприметно глазу, пятился — назад, в живую зеленую траву.

— Не пойду я, — прохрипел он. — Морока это Кощеева…

— Да что с тобой? — поразился Тимофеев.

— Страшусь вельми, — жалобно сказал Осен и умоляюще поглядел на них. — Отпустите…

— И вправду, какое место нехорошее, — согласился Фомин. — Может, обойдем? Я видел, трава вокруг этой лысины к самой реке подходит. Что мы, в самом деле, через это кладбище полезем?