«Боярское царство». Тайна смерти Петра II

Вдали слабо розовел Кремль, еле видимый, но манящий. Таинственно блистал шлем Ивана Великого… Неужто отныне станет она, Анна, властительницей сей великой державы? Неужто кончились её горести, в которых пребывала она целых двадцать лет?.. В шестнадцать лет выдали её замуж за курляндского герцога Франца-Вильгельма, а он чуть не сразу возьми да умри, и осталась Анна в чужой стороне одна… Так бы и кончилась жизнь её бесславно, кабы спасительная смерть не прибрала к рукам молодого государя. Явились к ней верховники: мол, езжай, матушка, трон свободен, подпишешь кондиции — корона твоя… Дмитрий Михайлович, Василий Лукич — старые знакомые, мудрые ласкатели, да только и она не глупа…

Морозный рассвет бело-розов, не то что в Митаве, воздух будто сирень свежая, золотые дали, а от колокольного звона дух захватывает… Вон он, Кремль, там предстоит ей короноваться.

Сердце её забилось, однако по лицу — серому, будто ржаная квашня, — никто не догадался бы о её чувствах… В Митаве научилась она владеть собой, ещё научилась упорству, твёрдости да и немецкому вкусу… Они, русские, увидят — хоть и толста, зато вкус имеет отменный. К примеру, закажет себе такую корону, что все будут дивоваться, не ведро какое-нибудь, а крохотную, словно яблоко, корону — пусть думают, как скромна она в своих притязаниях. Голицын и Долгорукий мыслят, что облагодетельствовали её, однако поглядим, как дело пойдёт.

Анна ещё раз оглядела сиреневую морозную даль и медленно, задыхаясь и переводя дух, стала спускаться…

…А несчастный император всё лежал в холодной комнате.

Наконец, по прибытии Анны и ещё даже позже, траурная процессия двинулась из Лефортова к Кремлю. Лошади, покрытые чёрными епанчами, везли катафалк, на нём — гроб, богато украшенный… Офицеры Преображенского, Семёновского полков… Сановники, вельможи, генералы, иностранные посланники… За именитыми гостями, приехавшими со всех концов, — простой люд московский, полный искренней печали и недоумения…

Траурная процессия идёт по Никольской улице, мимо хором Шереметева.

В доме все прильнули к окнам: Пётр Борисович хворает, но и он подсел к окну.

Наталья в комнате у бабушки замерла на подоконнике: увидит ли командующего солдатами Ивана Алексеевича? Как он?

Идёт! Едет!.. Черкасский, Остерман, Юсупов, Голицыны… Елизавета… Иван Алексеевич… — плечи опущены, лицо чёрное. «Взгляни сюда, друг сердешный!» — молит Наталья. И, словно услыхав её зов, Долгорукий поднял голову — глаза их встретились всего на миг, но как много они сказали!

Процессия шествует далее, в Кремль.

Там, в Архангельском соборе, с правой стороны в третьем ряду приготовлено место для императора Петра II.

«Веселите меня!»

Собрались сановники, генералы, вельможи. Верховники держались вместе и не скрывали торжества, переглядывались. Голицын в благородстве своём уже помышлял, как Россия, подобно Европе, станет голосованием решать дела. Помягчело злое лицо князя Василия Лукича, с ним перемигивался Ягужинский. Ещё бы! Анна подписала кондиции.

— Коли умы наиглавнейшие, наимудрейшие желают сего — я подписуюсь… — сказала и вывела четыре буквы своего имени.

В лиловом платье с белыми кружевами, из-под юбки видны носки больших серебристых туфель, чёрные, распущенные волосы широким потоком стекают по спине и плечам, а лицо — будто шторкой завешено…

Следом за ней прибыл и фаворит её, Бирон, со своей семьёй.

Несмотря на полноту и высокий рост, Анна постоянно в движении, то входит, то выходит в соседние комнаты, то исчезает на длительное время.

В одной из комнат заседают Черкасский, Трубецкой, Барятинский, Татищев, Кантемир… Это другая группа: только что они подали государыне челобитную, в которой настаивали на том, чтобы она не отдавала самодержавную власть.

Анна вновь выходит, переговаривается с этой группой, загадочно улыбается и — снова возвращается в залу. Стоит возле родственницы своей Анны Леопольдовны…

Она не торопится, выжидает, более того — вечером устроила праздник. Были даны распоряжения: поставить водомёт, чтобы фонтан лился в полную силу, чтобы у входа бродили два медведя, то ли переодетые слуги, то ли настоящие. Салюты, пушки, бочки с рейнским вином и много ещё всякого.

В дворцовых комнатах холодно, неуютно, ветер выдувает тепло, которое дают кафельные печи. Тем не менее трепещущие перед встречей с Анной дамы сбрасывают в вестибюле шубы и остаются в лёгких накидках.

Наталья Шереметева, сняв беличью шубку, остановилась возле узкого высокого зеркала. Наклонившись, минуту рассматривала своё похудевшее лицо, ставшие огромными глаза; коснулась кольца на руке, подарок жениха, на секунду замерла, поднесла его к губам, прошептала: «Как-то ты, друг мой сердешный?»

Как и все, она робела. Чем можно угодить новой государыне, чем разгневать? Кто она — скромная изгнанница или грозная повелительница? Чувство страха, умноженное на дворцовый холод, вызывало нервный озноб.

Первое, на что обратила внимание Наталья, — собачки, обезьянка, карлица с попугаем. Карлица то и дело повторяла попугаю: «Загт ду, Мак-си! Мак-си!»

— Господа, не угодно ли музыкальных пауз?