«Боярское царство». Тайна смерти Петра II

Как ценили люди удовольствия! Они словно вырвались из узких теснин Петра I. Одевались со смыслом, ладно двигались, на особый манер снимали шляпу, доставали табакерку.

«Танцует Катерина Долгорукая, ласкаясь к иностранному посланнику Миллюзимо, капризная девица», — думает Остерман. А глядя на Елизавету, дочь почившей императрицы, размышлял: «Славная наследница трону! Соединить бы их с Петром…»

Пётр тоже смотрит на неё, явно любуется, кажется, она — единственная, кто вызывает на лице его улыбку. Впрочем, нет, есть ещё одна фигура, способная заразить юнца весёлостью, — это Иван Долгорукий.

Один из сыновей князя Алексея Григорьевича Долгорукого, брат Катерины, член, можно сказать, самого сильного клана, князь Иван сблизился с царевичем, ещё при жизни Екатерины I бросился к нему в ноги и поклялся служить верой и правдой. Они не раз бывали вместе на охотах, и князь даже нёс царевича на руках, когда тот упал с коня и повредил ногу.

…В тот июньский день Пётр II, прихрамывая, подошёл к окну, глянул на дорогу, и нетерпение отразилось на его лице: где он, отчего нейдёт Иван?

С той поры, как появился Иван, от него исходили истинная верность, жизнелюбие, в его присутствии наследник делался улыбчивым и мягким. С ним можно беспричинно веселиться, играть, спорить о том, что надобно России. Была у Ивана ещё удивительная способность появляться в тот именно момент, когда очень нужен.

Отчего, однако, нейдёт он теперь? Есть нужда, поговорить надобно про Меншикова, а его всё нет и нет. Пётр снова подошёл к окну и увидел подъехавшую к крыльцу знакомую карету. Ваня!

И вот они уже сидят обнявшись, и Пётр говорит о самом сокровенном:

— Ваня, как бы желал я сделать нашу страну богатой, а народ — послушным и небедным… Когда меня коронуют — мне же всё доступно, правда? — я всё для того сделаю. Ты что так долго не был?

— Я? — рассеянно, весь в своих мыслях, отвечал князь. — Я был у Шереметевых!

— A-а… Мне понравилось в их Фонтанном доме, славная графинюшка.

Для Ивана тоже теперь дорогим домом стал Фонтанный дворец — счастливый случай помог тому. Отправилась раз Наташа Шереметева одна, не спросясь у брата, на Невскую першпективу, в аптеку, а выходя из аптеки, поскользнулась, упала, — тут её подхватил бравый молодец, брови широкими чёрными дугами, глаза с огнём, — князь Иван. Спросил, где её дом, — и повёз на Фонтанку.

В доме уже поднялась хлопотня — слуги высыпали на крыльцо, бабушка замерла у окна. Спаситель взял её на руки, и, пока нёс к крыльцу, видела она перед собой его весёлые чёрные глаза, а о боли в ноге позабыла. И была как завороженная. Он не отводил взора от её серьёзных серых глаз, ласково улыбался, а потом слегка прижал к себе и коснулся губами пальцев. Она смутилась, заалела, смущённая его смелостью, и вспыхнула.

— Куда нести прикажете сей драгоценный груз? — спросил князь у бабушки.

— На второй этаж, в мою комнату, — велела она.

Как пушинку, взметнул он её в угловую комнату — и, раскланявшись, представившись князем Иваном Долгоруким, удалился.

У бабушки было уютно, всё дышало стариной — сундучки, рундуки боярские, шкатулки, пяльцы, вышиванье на резном столике, парчовые нити… Руки её всегда чем-нибудь заняты. Вынула она тонкий шёлк, пяльцы, иглу и принялась вышивать «воздух» — пелену, вклад свой в Богородицкий монастырь (монастырь этот с давних пор опекали Шереметевы). Внучка лежала на диване кожаного покрытия, а бабушка восседала в кресле с львиными головами. Прежде чем взяться за иголку, достала табакерку, взяла щепоть табаку, нюхнула, с чувством чихнула и, высоко откинув голову, произнесла:

— Отменный молодой князь Иван Долгорукий… Глаза крупные, огненные, только рот мал — как у девицы… А всё ж таки есть в нём что-то от старого знакомого моего Якова Долгорукого.

Наталья ждала, что бабушка скажет что-нибудь о молодом Долгоруком, но у той были свои резоны обращаться к сей фамилии, и резоны тайные.

— Знатный был человек дядя его!.. — говорила она. — Ходил статно, как истинный боярин, но бороду сбрил рано, ещё до повеления царя Петра. Держал себя как гость иноземный, а сколь подвержен придворному этикету! Ручку поцеловать али цветок поднести — это пожалте!.. Ежели кто говорит, никогда не перебьёт… Истинный талант!.. — Лицо Марьи Ивановны посветлело. — А красоту как любил! Помню, приехал к нам в Фили, к зятю моему Льву Кирилловичу Нарышкину, — в аккурат кончили тогда храм строить. Уж как любовался той церковью, как хвалил, даже на колени пред нею опустился и землю поцеловал…

Наталья слушала бабушку, а виднелись ей чёрные ласковые глаза, сухие и горячие руки, и словно чувствовала жар, исходивший от них.

Марья Ивановна перекрестилась:

— Прости меня, Господи!

— Простит, простит тебя Господь! — воскликнула Наталья и понизила голос: — А Иван Алексеевич не похож на дядю своего?

За окном опустились ранние петербургские сумерки, прокрались в комнату.