Бояться нужно молча

Не обращая внимания на протесты Ольви, Ник исчезает в вагоне и вскоре возвращается с рюкзаком. Флешки падают на присыпанную щебенкой дорогу. Он извлекает серую коробку.

– Сейчас, сейчас…

– Эй, не трогай ее! – рявкает Ольви. – Я вызову Утешителей!

Губы Ника кривятся в нервной ухмылке.

– С каких это пор ты за главного?

– Ты… у тебя не всегда получается, – с трудом произносит Ольви.

Я знаю, рисунки на зеркалах преследуют его. И никогда, никогда не отпустят.

– У твоей матери не было шансов. Мне жаль, но… – Ник трет лицо и устало вздыхает. – Альба, давай присядем. Я вколю снотворное. Ты не почувствуешь боли.

– Нет… – На ее щеке блестит одинокая слеза.

– У тебя три байта. Целых. Три. Байта. Я смогу.

Но Ник не успевает начать: Ольви с силой давит на кнопку.

– Прости, Матвей, – хрипит он. – Скоро приедут Утешители. Я читал. Здесь куча штабов.

– Ты ненормальный! Альба может обнулиться в любую секунду! – Ник вкалывает сестре лекарство, и она обмякает в его руках.

– Не оперируй ее, – умоляю я. – Они все поймут!

– А есть выбор? – Он берет скальпель и перчатки.

– Ты ставишь под угрозу наш план, – рычит Ольви.

– К черту план!

Я опускаюсь на колени. Как неделю назад. Только тогда вместо девушки, ненавидящей меня всем сердцем, обнулялась Элла. Сейчас Альба откроет глаза. Белые глаза. Удивится, что видит чересчур четко. В ней умрет страх и завянет надежда.

– Нет, Матвей! – внезапно взвизгивает Ольви, прижимая Ника к земле.

Они превращаются в пульсирующий комок ярости и горечи. Поднимается ветер, перебирающий струны-колосья. Фальшивая мелодия. И дурацкий танец этих двоих.

– Хватит, – выплевываю я.

Нащупав в колосьях флешку, я вливаю в индикатор бывшей подруги спасительные метры. Ей станет легче. Ненадолго. Альба близка к черному порогу, но до приезда Утешителей дотянет.

Ты же всегда искала свет. Вот и сейчас не ломайся. Это моя привилегия.

– Еще раз что-нибудь выкинешь – забудешь свое имя! – кричит Ник, заламывая Ольви руку. – Уяснил?

– Пошел ты!

– Пожалуйста… – всхлипываю я.

– Уяснил?

– Да что ты о себе возомнил?! Жалкая сущность!

– Даже я, сущность, не так жалок, как ты!

– Заткнитесь! – не выдерживаю я, зажимая уши. – Пока вы выясняете отношения, она теряет последние байты!

Их танец мерзок. Их ярость пахнет кровью. И ветер, поняв, что арфа не настроена, затихает.

Чертыхнувшись, Ник отпускает Ольви, и занесенный для удара кулак врезается в землю. Ник подползает к нам и осматривает запястье Альбы.

– Два гига… Это было рискованно, Шейра. А если бы она их потратила в один присест?

– По-твоему, лучше было ждать, пока она обнулится? – Я задыхаюсь от возмущения. – Или пока вы наиграетесь?

Дорога в небе, едва заметная во тьме, вздрагивает. Появляется черная точка. К нам едут Утешители. Я зачарованно слежу за их приближением.

Все как тогда. Я не забуду зрачки «недетей», прячущуюся за мной Эллу и беспощадно седые волосы.

Кабина приземляется. Две Утешительницы спешат к нам. Не из-за жалости или сострадания. Они выполняют свою работу. Холодно, бесчувственно. Их учат быть черствыми, чтобы они не сошли с ума.

Одна наклоняется к Альбе, а другая поворачивается к нам.

– Что произошло?

– Ее нужно оперировать, – хмуро отзывается Ник. – А этому парню…

– Ясно, – перебивает женщина. – Обсудим в третьем блоке.

Я не знаю, радоваться или плакать. Нас отвезут к серверам. Оскар был бы счастлив, но мы не собирались сближаться с людьми по ту сторону.

Утешительницы берут на руки Альбу и Марка. Мы ковыляем в кабину. Обычный салон, обычные сиденья. Сюда не вписываются лишь ослепительно-белые костюмы и резкие движения людей-роботов, отдавших себя и свою жизнь на съедение Семерке.

Мы летим, но не так, как в городе, – здесь воздух другой. И люди – поломанные куклы. Здесь до шарканья сапог, выстиранных скрипящих простыней и лая собак честно. Но я больше не хочу правды. Меня от нее воротит.

Я вспоминаю о забытых в вагоне рюкзаках и радуюсь тому, что планшет ношу в кармане.

За окном светлеет небо. Под нами – темное здание, врезавшееся в землю буквой «П». Во дворе мерцают фонари, грустно изучающие потрескавшийся асфальт. Левее, совсем как в городе, простирается зеркальное поле кармы.

Кабина опускается к железным автоматическим дверям.

Здравствуй, третий блок. Здравствуй, еще одна каменная коробка, ломающая жизни.

На первом этаже нас встречает просторный зал. Справа вывеска столовой. Пусто. Выпотрошенная тушка птицы, не иначе. С обрезанными крыльями. Камеры наблюдают за нами, под потолком мерцают лампы. Утешительницы идут к центральной лестнице.

Наш путь заканчивается на втором этаже – в полумраке коридора. Возле окна горит экран с надписью: «Отделение последней стадии». По спине бегут мурашки. Вот как называются наши две недели.

Утешительницы кивают на кожаные кресла.

– Ждите здесь. Вашим друзьям мы поможем, не беспокойтесь.

Они исчезают. Долго-долго стучат каблуки. Я молюсь, чтобы так же долго держалась Альба.

Как по мне, проходит лет сто, прежде чем появляется немолодая женщина в белом костюме.