Бойня

Босс рейдеров редко спал. Бессонница была спутницей Колючки почти постоянно. Возможно, это была особенность измененного организма. Возможно, просто реакция на почти постоянный стресс. Терн не знал. Да и, по большому счету, ему было плевать. Три-четыре часа в сутки вполне хватало, чтобы чувствовать себя бодрым, а освободившееся таким нехитрым образом время всегда можно было использовать намного более продуктивно. Терн вздохнул. Бессонница. Она была его благословением, позволяя уделять достаточно времени магии, записанных на тонкие листы бумаги слов, не отвлекаясь ни на что иное. Она делала ночь его временем, его подругой, его защитницей, только вот он забыл об одной единственной детали.

Бессонница отнимала у него сны. Он слишком редко их видел. И в полузабытом детстве, и сейчас. Галлюцинации, когда он перебирал с наркотиками… да, были. В молодости, пока он еще не забросил все эти глупости. А вот настоящие виденья, почти никогда. Не то, чтобы лидер рейдеров особо переживал по этому поводу, но он бы хотел видеть сны чаще. Потому что его сновиденья не были пустыми картинками. Они были пророчествами. Всегда. Сколько он себя помнил. Колючка знал, это было благословением Великого зверя, и все, что ему остается — это с благодарностью принимать этот дар, но вот только вчера, когда он утомленный выпивкой и бурным празднованием в преддверье боя решил ненадолго прикрыть глаза, ему приснился сон. И этот сон ему не понравился. Совершенно не понравился.

Он стоял на вершине холма. Солнце слепило глаза, а вокруг стояло жужжание. Жужжание, будто миллионы и миллионы мясных мух собрались попировать на гигантском поле боя. Земля под ногами была неверной, влажной, какой-то склизкой, и когда Терн опустил глаза, он увидел, что холм сложен из тел. Тысяч тел. То тут, то там он видел знакомые и наполовину знакомые лица, которые, несмотря на то, что были мертвы, осуждающе смотрели на него своими побелевшими, разлагающимися, истекающими сукровицей глазами, а их наполненные гноем рты открывались и закрывались, посылая ему беззвучные проклятья, и тогда Терн понял, что стоит на трупах тех, кого он убил. Гудение мух стало невыносимым, лучи солнца начали жечь обнаженные шею и плечи, и тогда босс рейдеров стал медленно спускаться с холма. Солнце все сильнее слепило глаза, все сильнее обжигало кожу, и вскоре Колючка уже ощущал себя так, будто на него медленно лили раскаленное олово. От непрекращающегося гула тысячи невидимых крылышек начала болеть голова, но Терн, безжалостно давя черепа и небрежными пинками отбрасывая жадно тянущиеся к нему руки, спускался по склону. Он знал, что если дойдет до настоящей земли, если отойдет подальше от этой кучи гнилого мяса, все прекратится, все кончится… Неожиданно его лицо заслонила тень. Колючка поднял голову и увидел, что рядом с его холмом стоит еще один, ничуть не меньше его собственного и ему навстречу тоже идет фигура. Уставшие от солнца глаза еще не до конца прозрели, неожиданно сгустившаяся тьма ластились к неизвестному, словно ручной пес, и Терн никак не мог разглядеть лица незнакомца. Ему даже не удавалось понять мужчина это или женщина. Колючка попытался было сосредоточиться на лице медленно спускающегося с горы незваного гостя, но его взгляд, раз за разом соскальзывал в сторону. Неожиданно рейдеру стало страшно. По-настоящему страшно. Так он не боялся даже в детстве, когда отец, чтобы проверить его силу и стойкость, бросил его в загон к голодным псам, но Колючка никогда бы не был боссом рейдеров, если бы не умел переступать через собственный страх. Сделав глубокий вдох, Терн, слегка поморщившись от щекочущего ноздри гнилостного запаха, сделал шаг. Один. Второй. Третий. Они встретились на середине. У подножья отвратительных завалов, слабо шевелящихся, синхронно дышащих, будто это не десятки и сотни мужчин и женщин, а единый скованный одной злобной волей организм. Сапоги Колючки хлюпали и утопали в лужах вытекающих из тел сукровицы и гноя, жужжание мириадов насекомых, сменив тональность, стало на секунду невыносимым, а потом он увидел глаза незнакомца… Яркие, цвета застоявшейся болотной воды — зелень с танцующими в глубине золотистыми крапинками, они лучились такой ненавистью и яростью, что Терну пришлось приложить всю свою волю, чтобы не отступить назад. Глаза незнакомца дрогнули и встретились с его собственными. На дне зрачков вспыхнули разгорающиеся золотые искры, и Терн закричал.