Бойцы тихого фронта

Небольшой, компактный и весьма надежный передаточный пункт, устроенный в старом камине, был замаскирован новым щитом с полками, на которые доктор ставил банки с кислым молоком. Часть щита была подвижной. С помощью небольшого скрытого устройства подвижная часть открывалась, как небольшая дверца. Все это сделали, разумеется, мы сами. Поручить эту деликатную задачу было некому.

Никто, кроме доктора, не знал о радиостанции. Итальянец продолжал добросовестно выполнять свою работу. Он развозил товар на грузовичке и после работы исчезал, чтобы явиться на следующее утро. По вечерам, обычно к 21 часу по парижскому времени, в точно установленные дни, три раза в неделю, к доктору приходили помощники — мужчина и женщина. Мужчина («Z-4») должен был привести рацию в техническую готовность и подключить к антенне; женщину (она вполне могла сойти за его жену) звали Анна. Это была Галина. Она зашифровывала очередное сообщение и передавала его в центр.

Галина жила отдельно от меня. Мы снимали ей удобную квартиру в одном из буржуазных кварталов Парижа. Свое присутствие в этом городе она узаконила весьма удачным образом: поступила учиться в парижский косметический институт. В этом центре мирской суеты существовали всевозможные школы, институты и курсы по косметике. Разумеется, Галина выбрала самый знаменитый, как и подобает «старой деве из Богемии», родители которой не жалели для нее денег. В институте обучение шло несколько месяцев. Преподавательский состав пользовался высоким авторитетом в парижских дамских салонах. Днем Галина посещала теоретические и практические занятия в своем «Институте дю боте», а по вечерам с энтузиазмом склонялась над учебниками и над… моими донесениями, чтобы перевести их на язык шифра для очередного сеанса…

С Галиной я встречался в разных местах Парижа, где у нас имелись явки, иногда эти встречи происходили в доме доктора Томова, куда я приходил по чисто «торговым» делам. Официально зарегистрированный у властей как торговец, я жил в отеле и часто должен был выезжать в портовые города Германии, Италии, Португалии, где в то время лихорадочно грузились и отправлялись в «неизвестном» направлении большие партии оружия и многочисленные фашистские части «добровольцев»…

Передатчик в доме доктора Томова продолжал свою работу до последнего дня нашего пребывания в Париже, т. е. до последнего дня существования республиканской Испании. Никаких неприятных происшествий не произошло. Бизнес доктора шел значительно лучше, чем раньше. Правда, он постепенно потерял (как и ожидал) симпатию многих своих старых приятелей-французов, но зато приобрел подчеркнутое уважение полиции. Полицейский префект района несколько раз предлагал доктору установить охрану у его дома. Доктор горячо благодарил за заботу, но неизменно отказывался от его предложения. Уважение полиции доктор завоевал не только благодаря фотографии дуче (она была увеличена, вставлена в красивую рамку и повешена на видном месте в холле). Его акции «благонадежности» резко повысились особенно тогда, когда он стал регулярно получать по почте итальянский фашистский официоз «Пополо д’Италия» и главным образом после того, как в течение полугода обменялся с Бенито Муссолини несколькими письмами. Письма дуче приходили в роскошных конвертах с национальным итальянским гербом и штампом «Личная канцелярия дуче». Они резко выделялись среди других писем, которые поступали со всех уголков планеты. Можно было не сомневаться, что полиция, которая следила за корреспонденцией всех иностранцев, а также многих взятых на «заметку» французов, поддалась искушению, раньше получателя прочла строки, написанные самолично рукой Бенито Муссолини — такое ведь случается не каждый день…

Ответы дуче мы сочиняли вместе и отправляли на адрес его официальной резиденции в Риме «Палаццо Венеция». Доктор быстро перешел от «деликатной сдержанности» к открытому одобрению фашистских преобразований в Италии. В его письмах содержались поздравления Муссолини в связи с победами его частей в боях против «красной Испании», пожелания успехов на пути к грядущему величию…

Когда мы заканчивали очередное послание, доктор, стыдясь самого себя, сокрушался и шумно вздыхал — эти письма причиняли ему большие страдания.

— Иногда по ночам просыпаюсь весь в холодном поту, — жаловался он, — мне снится, что мои товарищи приговаривают меня к расстрелу и кричат мне в лицо: «Предатель! Фашистский изменник!»

В этих откровенных признаниях доктора было столько неподдельной чистоты, столько безграничной преданности нашему делу! Подобно истому французу, он начинал иронизировать над собой:

— Простите, мой молодой друг, не для моих это лет. Ничего подобного до сих пор мне не приходилось делать… — А после добавлял: — И все же я, кажется, должен благодарить судьбу, что вы не настаиваете на том, чтобы я отправился в Рим и занял там должность личного врача Муссолини.

— Обещаю вам, доктор, — успокаивал его я. — Пока я здесь, вы застрахованы от подобной жестокости…