Бойцы тихого фронта

Жечо Гюмюшев и Боян Папанчев быстро акклиматизировались в оживленном городе; мне казалось, что если меня предоставят самому себе, то я непременно затеряюсь в людском водовороте. Переночевав в каком-то общежитии, мы на следующий же день с утра отправились в исполком Коминтерна. Двое моих товарищей пошли по своим делам, оставив меня у Станимира Сапунова, представителя нашей партии в Коминтерне, немолодого седого человека, который был мне незнаком. Он был одним из руководителей коммунистов города Видина, откуда эмигрировал после провала. Больше о нем мне ничего не удалось узнать: я даже не знаю, подлинное ли это имя, — все политэмигранты, прибывшие на более или менее продолжительный срок в Советский Союз, обязательно брали псевдонимы, — это диктовалось заботой об их безопасности после возвращения на родину.

Я рассказал товарищу Сапунову о себе, ответил подробно на его вопросы о моем житье-бытье и высказал желание поступить на работу.

— Будешь работать. Может быть…

— Прошу настоятельно, товарищ Сапунов! — повторил я свою просьбу. — А позже непременно поступлю учиться. Мне нужно получить образование. Но думаю, что надо заслужить это право. Я бы хотел поработать на каком-нибудь московском заводе по специальности.

Васил Коларов, с которым я увиделся вечером, после разговора с Сапуновым, полностью одобрил мои планы. Сапунов уведомил его о нашем прибытии, и Коларов попросил передать, чтобы вечером я пришел к нему в гостиницу «Люкс».

Гостиницу я нашел легко. Она находилась на нынешней улице Горького, вблизи Кремля. Васил Коларов с семьей занимал номер — две комнаты с необходимыми бытовыми помещениями. По сегодняшним требованиям эта квартира для семьи из четырех человек показалась бы чересчур скромной, но в те годы Москва, перенаселенная вдвое, втрое, переживала неописуемый жилищный кризис. Цветана Николаевна, жена Васила Коларова, сумела сделать свою квартиру чистой, приветливой и уютной. Половина гостиной была оборудована под кабинет. Одну стену кабинета занимала библиотека — многочисленные тома на болгарском, русском, французском, немецком, итальянском языках. На других стенах кисели картины — некоторые из них писал сам хозяин дома.

После ужина Коларов увел меня в свой кабинет. До полуночи я рассказывал ему о Болгарии, об общем состоянии партии, об отношении к нам земледельческих властей[2]

, о поведении старых партий, объединившихся в организацию «Народный сговор»[3]. Рассказал — по его просьбе — со всеми подробностями о Плевене, о нашей работе по вооружению, об операциях на железной дороге, о пятерках, о военной организации.

Я рассказывал, отвечал на всевозможные вопросы Васила Коларова, развивал по его просьбе свои предположения о будущем общественной борьбы на родине, а он время от времени что-то записывал. Коларов начинал лысеть, волосы на висках совсем поседели, а ему было всего сорок шесть лет. Под глазами темнели черные круги от бессонницы, лоб покрывали морщины — любой мог легко предположить, сколько забот лежало на его плечах, — но зеленовато-голубые глаза были молодые, жизнерадостные. Я удивился, как точно он помнил факты, имена и события, связанные с Плевенской организацией. Он вспомнил о нашем разговоре после окончания партийной школы, вспомнил и неудачную попытку взорвать железнодорожный мост.

— Должен тебе сообщить, — сказал Васил Коларов, — что о работе Плевенской организации по изъятию оружия, о твоем аресте и тюремном заключении знают и здесь.

— Не понимаю. Кто знает?

— В Генеральном штабе Красной Армии…

Я удивился. Что общего имела наша деятельность в Плевене с Красной Армией? И ничего особенного мы не сделали. Неужели об этом знают даже в Генеральном штабе? Правильно ли я понял?

Коларову нетрудно было догадаться, что я поражен.

— Пусть это тебя не удивляет. — Он широко улыбнулся. — Любую операцию, направленную против действий белогвардейцев, против поползновений империалистической интервенции, независимо от того, в каком конце планеты она предпринята, советские люди воспринимают как боевую поддержку Советской России. И высоко оценивают любую помощь. Ценят и своих друзей. Тех коммунистов и честных людей во всех уголках земного шара, которые внесли свой вклад в дело защиты Советской России. В том числе и тебя.

Читатель легко представит себе мое состояние. Я испытывал смешанное чувство гордости оттого, что советские люди столь высоко оценили нашу работу, и удивления — все еще не мог осознать многое, а тем более найти органическую связь между отдельными фактами.

— Товарищи знают о твоем аресте, а вот твой побег — для них новость, — продолжал Коларов. — Они хотят лично познакомиться с тобой. Завтра, — Коларов указал точное время, — пойдешь в Четвертое управление Генерального штаба. Все уже договорено. Тебя примет лично Павел Иванович Берзин.

Четвертое (Разведывательное) управление Генерального штаба Красной Армии тогда размещалось в небольшом здании вблизи Красной площади. Охранялось оно строжайшим образом — то были годы беспощадной борьбы с недобитым врагом.