Бойцы тихого фронта

Армии Антанты, превосходившие нас в вооружении и живой силе, разбили 34-й пехотный полк, державший Кале-Тепе и участок дороги Дойран — Гевгелия. Туда направили наш полк, чтобы вернуть оставленные позиции. Произошло жестокое, кровопролитное сражение, в котором пали тысячи солдат… Враг был отброшен. Но уже никто не мог и не хотел драться…

Часть бойцов нашей дивизии выступила в направлении Костурно и Струмицы. Шоссе на Струмицу было забито обозами, кавалерией, артиллерией. И тут случилась новая беда. Самолеты Антанты целыми эскадрильями летали, как осы, над запруженной дорогой и с небольшой высоты безжалостно строчили из пулеметов. На земле остались тысячи трупов…

Немало фронтовиков погибло и на окраине Берово, за Струмицей. Не от самолетов противника — от рук своих. Кавалерийские части, стоявшие в резерве, встретили отступающих, приближавшихся к Берово. Это были 23-й и 24-й эскадроны 1-го кавалерийского полка, получившие приказ остановить «дезертиров»… Было страшно смотреть, как болгары убивают своих братьев — измученных, раненных… К кавалеристам присоединились и малочисленные немецкие части — жалкие тыловые подразделения, которые не нюхали фронта, косили наших из пулеметов…

Мы отступали, а гнев, страшный гнев исстрадавшихся сердец взывал к мщению. К мщению и расплате с теми, кто сидел в Софии, кто был виноват во всем.

— В Софию! В Софию! — слышались все громче призывные голоса, и это стремление охватило всех.

К Софии двинулись тысячи солдат. Одни из них шли сражаться за республику, другие же просто расходились по домам. Но все уносили с собой оружие, зная, что оно еще может пригодиться.

А мы, тесные социалисты полка? Что мы могли решить в этих новых обстоятельствах?

Гнев и жажда мести испепеляли наши души. Но мы были организованными бойцами за великую идею, нам надо было точно знать, куда мы идем, зачем, какой дорогой?

Глубоко убежденные в том, что настало время присоединиться к восстанию и повернуть оружие против Софии, как призывала партия, мы не знали, что нужно делать. Ни по телеграфу, ни через партийных курьеров не поступало никаких приказов. Партия, казалось, выжидала.

Но мы не могли больше ждать. И группа, состоявшая из двадцати тесняков, членов солдатского совета нашего полка, отправилась на север.

В Радомире мы нашли многих своих товарищей — тесных социалистов, которые ввели нас в курс событий.

Было 30 сентября 1918 года.

Мы связались с тесными социалистами из Радомирского солдатского революционного совета. Это были Антон Иванов, высокий, стройный унтер-офицер из Радомирского железнодорожного депо, и Станке Димитров, худой, среднего роста, с болезненным скуластым лицом, разжалованный военным трибуналом в рядовые за антивоенную деятельность. Антон Иванов, вернувшийся из Софии, куда ездил тайно, передал нам инструкции Центрального Комитета. Он был крайне лаконичен.

— Вот и все, товарищи, — сказал он в заключение. — Возможно, завтра история упрекнет нас, но сейчас партия приняла такое решение…

Инструкции Центрального Комитета партии в связи с Солдатским восстанием хорошо известны. История уже дала им оценку, да и сорок лет спустя сам Георгий Димитров на V съезде партии пересмотрел эти инструкции с критических позиций. Болгарская рабочая социал-демократическая партия, в те дни еще не освоившая опыт большевиков, не довела до конца восстание, к которому сама призывала фронтовиков, не сумела превратить — по примеру большевиков — империалистическую войну в гражданскую… Разумеется, партия была за восстание. Но она считала неприемлемым лозунг свержения монархии и провозглашения республики. Партия была нацелена на восстание, цель которого — установление в стране Советской власти. Максимализм, по словам Васила Коларова, стремление к ультрареволюционным лозунгам привели к тому, что тесняки оказались в хвосте событий…

Я думаю, что события сентября 1918 года могли бы сложиться по-иному, если бы Центральный Комитет нашей партии иначе оценил характер и революционные возможности восстания, если бы во главе солдатских масс Южного фронта встали, например, 25-й пехотный полк и другие воинские части, возглавляемые своими, «красными» командирами — подтянутыми, дисциплинированными, готовыми выполнять любые боевые и политические задачи…

С некоторыми из них — Гаврилом Геновым, Цвятко Радойновым, Фердинандом Козовским, Петром Григоровым и другими — впоследствии мне пришлось выполнять революционные задания в Югославии, Австрии, Франции. Мы часто обменивались мнениями о тех временах… Да, Солдатское восстание могло иметь другую судьбу…

Вспоминается, как мы, группа единомышленников из нашей роты, комментировали полуистлевший документ — приказ по армии, подписанный главнокомандующим генералом Жековым. Огонь пощадил только последние два абзаца.