Бойцы

– «По какому же это, говорю, случаю нам не знаться?» – «А по такому, что вы известные мошенники… Такая ваша порода, ибо и кличка у нас – «орловцы проломанные головы» – тоже не очень-то подходящая статья». – «А вот лучше, говорю, извольте-ко ответить, на каком праве вы пса вонючего в горницу завели?» – «А это, говорит, мое дело!» Тогда я схватил этого пса-то, да, следовательно, псом-то этим по роже я его свиснул-с… В отместку он меня в глаз… И началось… Капитон Петрович, разбери нас!

– Капитон Петрович, – заговорило кругом множество голосов, – он меня ударил! Я ничуть ничего… Капитон Петрович!

– Стойте! молчать!..

– Они, Орловцы, народ пустой.

– Молчать, говорю!

Толпа снова затихла и с большим терпением дожидалась слов своего учителя.

– Чья собака?

– Моя-с!

– Станови полштоф…

– Да помилуйте, – начал было фельдфебель.

– Станови!

Фельдфебель покорился; толпа зашумела от удовольствия. Оракул еще раз остановил ее.

– Я говорю – молчать! Кто первый дрался?.

– Ударил первый точно что я-с…

– Станови и ты… Угощайте всех!

Толпа пришла в восторг; началась попойка. Через несколько времени оракул в люстриновом пиджаке сидел в углу, опустив голову на стол; против него почтительно помещался орловский портной.

– Пой же, чорт тебя побери! – путая языком и с сердцем топая ногой, кричал оракул.

Портной откашлянулся и начал фистулой:

М-мы спокойствие имеем,Всё гуляем по горрамм…

– Глупо! очень-очень глупо! – бормотал оракул, пошевеливая головой. – Пра-адалжай!

В воскресенье мы говеем,Не едим лишь по будням…

– Стой! Довольно! Поди, поцалуй меня!..

III

За несколько минут пред окончанием этой сцены суда в сенях кабака показалась фигура чиновника: это был Иван Абрамыч. Фигура эта была огромного роста, с отекшими щеками, раскрасневшимися и даже посиневшими от жары. Из-под соломенного состарившегося картуза, с черным пятном на козырьке, выглядывали две косицы, наподобие кабаньих клыков; разжиревший и отвисший подбородок окончательно распластывал потные воротнички коленкоровой манишки и толстым слоем лежал на аляповатом воротнике парусинной накидки, плотно застегнутой у шеи. Из-под этой накидки взорам наблюдателя выставлялись массивные руки с кольцом, въевшимся в жирный палец, палка с медным набалдашником, значительная выпуклость желудка, отсутствие жилета и присутствие широчайших панталон чуть не кисейного свойства, в широких концах которых прятались носки сапог. По рассказам Зайкина Иван Абрамыч служил в какой-то палате столоначальником и, несмотря на свое чиновническое звание, был смертельным любителем разного рода состязаний, которых в нашем городе N тьма-тьмущая; здесь, не говоря о боях людей, бывают бои гусей, петухов, соревнования голубями, соловьями, канарейками; все это составляет предметы споров, пари и иногда драк, так как все подобного рода дела суть достояние людей страстных и натур художественных, да к тому же и «из простого звания». Особенною симпатиею Ивана Абрамыча пользовались бои кулачные.

Он мог перечислить всех лучших бойцов лет за двенадцать поименно, мог припомнить наиболее громадные битвы и кровопролития. Словом, Иван Абрамыч был старожилом кулачных боев города N и совмещал в своей голове всю историю их. В настоящую пору он протежирует Салищеву, приписывая только себе возможность понимания этой удивительной натуры, которая имеет странную привычку дрожать и бледнеть не только перед дракой, но и перед курицей. Любопытно и омерзительно видеть, каким образом Иван Абрамыч откапывает в этой кроткой натуре зверские и буйные свойства.

При появлении его в горнице спор из-за собаки орловского портного затих. Иван Абрамыч, пыхтя и отдуваясь, прошел прямо к столу, тяжело опустился на стул, снял картуз и вытер совершенно лысый лоб и темя платком. Пока шло пыхтенье и оханье мецената боев, публика старалась сохранять тишину.

– Квасу! – хрипло проговорил Иван Абрамыч.

Явился квас.

– Да посвежее, черти! Что ты мне помои-то тычешь? Где Петр? Позови Петра…

– Здесь-с!

– Дай, братец, квасу… Чорт знает что такое! Со льдом, льду побольше! Поживей!

Петр исчез.

– Льду! – гаркнул ему вслед меценат.

– Да где же Коська?

– Он здеся-с! Константин! Салищев! Зовут! – высовывая голову в окно, крикнуло несколько человек.

Явился Салищев. Физиономия его была болезненно утомлена. Он неуклюже и робко поклонился своему патрону и стал у притолоки, повертывая в руках свою шапку.

– А-а! – отрывая губы от ковша с ледяным квасом, простонал Иван Абрамыч и снова впился в прохладительный напиток.

Наконец меценат оставил квас, крякнул, перевел дух и, после некоторого упорного молчания, проговорил:

– Кто твой супостат-то?

– Галкин-с, – ученическим тоном отвечал Салищев.

– А-а! Ну, что же ты, как думаешь?

– Да что же! дело божье!

– Справедливо!.. На враги же победу и одоление… Так!..

– Как бы его Галкин ноне не тово? – проговорил кто-то.

Салищев и меценат встрепенулись одинаково.

– Это еще почему?.. – сердито спросил последний.

– Да больно робок! ишь «прижукнулся»…

– Прижукнулся? Как тебя звать-то?

– Семеном-с.