Боль

Венка глянул украдкой налево-направо. Все здесь были свои, и это немного успокаивало. Тут же и девчонки, которые побойчее. Замыкала строй продавщица из хлебного магазина. Она испуганно хлопала глазами и, как младенца, прижимала плитку к груди. Если через час, — вновь заговорил старшина, — вагон не будет загружен, я вынужден буду пойти по домам!

Для большей убедительности он дважды выстрелил. Конь вздрогнул, старшина пришпорил его и он, взяв в намет с места, ошметками снега забросал стоящих на правом фланге мальчишек.

— Как же так, мальчики? — сокрушался завуч. — Такое пятно ляжет на школу! Как думаешь, Смеляков, вернут дети отруби?

Что мог ответить Венка за других, когда не поручился бы за себя? На душе было муторно. Скорей бы уж угнали этот злополучный вагон! Но уходить дамой с пустыми руками ужасно не хотелось.

Он поднял облепленный снегом кусочек и положил в рот Вспомнил аппетитно жующего усатого коновода и живо представил, как обрадовалась бы мать, увидев на столе дымящийся горшок.

Около колеса заметил торчащий из-под снега уголок плитки. Подумал — осколочек… Валенком пнул. Плитка оказалась целой, только грязноватой. Успокаивая себя, решил, что такую коням нельзя. Воровато озираясь, улучил момент — спрятал под тужурку. Буркнул, что некогда, и зашагал к дому.

К вагону спешили пацаны с отрубями, а он, самый смелый на улице, корежился в панике: не дай бог вывалится из-под тужурки его добыча. Вот будет смеху! Засунув руки в карманы, придерживал ее цепко, как бомбу. А плитка упорно выскальзывала, и уж не было сил удерживать ее.

Наконец-то, наконец — дома! Швырнул плитку на лавку. Зачерпнул воды и долго пил. Материным фартуком смахнул с лица испарину.

Не раздеваясь, сел около окна. Конечно, этот фасонистый старшина не станет лазить по амбарам. Просто стиснет покрепче зубы от горькой обиды и отправит вагон как есть. А потом пройдет по улице, ведя коня под уздцы, да глянет на окна, как в глаза людей. И вряд ли кто не метнется тогда в простенок. А может, вернувшись в гарнизон, чтобы не оправдываться перед трибуналом в жалости к голодным ребятишкам, пустит себе пулю в сердце…

Вывезли из переулка знакомые ребята салазки, нагруженные доверху. Хлопнули ворота соседей: это, наверное, Мурзилка. Точно — он. Остановился. «Иди, чего уставился!» — махнул рукой Венка.

Провез детские саночки старичок Прохор Петрович. На саночках три плитки. Сзади, то ли помогая, то ли держась, чтоб не отстать, семенит малец, подпоясанный зелененьким пояском.

Из дома напротив вышла Егоровна. Черпая снег низенькими ботами, прошла по чуть обозначившейся тропинке к дороге, подняла плитку, как икону на богомолье…

Заметался Венка по избе. Наконец, нашел. Одежной щеткой стал счищать с плитки, ножиком выколупывать песчинки. Стамеской отколол по углам по крошечному кусочку, завернул в тряпицу и, положил за зеркало, куда мать до войны обычно прятала от него сахар.

Глава пятая

ОТЦОВСКИЙ ГОСТИНЕЦ

Венка уже укладывался спать, когда девчонка-рассыльная принесла телеграмму от отца. Он просил незамедлительно приехать в Игумнов, где находился проездом, и сообщил адрес, по которому его искать.

От радости Венка совсем потерял голову и никак не мог сообразить, куда запропастились валенки. Наконец, наткнулся на них за печкой. Оделся и бегом на мельницу, к матери.

В Игумнов приехали утром. Над городом висел желтоватый туман, от которого першило в горле, не зря в вагоне судачили про химические заводы.

К вокзалу группами направлялись военные. Проследовал батальон, а может, и целый полк — Венка не знал. На морозце задиристо похрустывал свежий снежок. Молоденький горластый командир в шапке набекрень, украдкой потирая уши, то пропускал строй, то забегал вперед: «Первая рэ-та, шире шаг!»

Соня поставила чемодан на дорогу, нервно перебирала тесемки шали. И Венка, вглядываясь в пугающие своей одинаковостью лица бойцов, трепетал от нетерпения: он был уверен, что сейчас увидит отца.

Отец запомнился ему в мирной одежде: в вышитой косоворотке, подпоясанной ремешком с медными бляшками. Ходили они в тот день на футбол… Отец все остерегался, как бы в толпе не наступили на его потрясающей белизны парусиновые штиблеты, по моде начищенные зубным порошком. И не напрасно: когда он вырвался из очереди, на штиблетах красовались разводы от чужих каблуков. Венка чуть не заплакал от досады. А отец смеялся…

— Третья рэ-та, подтянись! Рэз-два-рэз!

Дом по указанному адресу нашли без труда. Калитку открыла чистенькая старушка. Пригласила в избу.

— Погрейтесь с дороги. Самовар вон кстати поспел. Николай Архипыч наказал: как, говорит, мои приедут, угости по всем правилам. И сахарку чуток оставил, и консервы баночку…

Старушка стала разливать чай, а сама все говорила, говорила непонятно о чем. И это ее многословие очень не нравилось Венке. Забеспокоилась и Соня.

— Не сказал Николай Архипович, когда придет? — спросила робко.

— Он все по вечерам заходил. Три дня уж тут, и все по вечерам. Видать, занят шибко…