Боль мне к лицу

Я потираю запястье в том месте, где несколько секунд назад были ее цепкие пальцы. Кто из нас — сумасшедший? Поведение профайлера не укладывается не в одни рамки, но больше всего меня раздражает, что я не знаю, чего ждать от нее в следующий момент.

Пытаюсь взять себя в руки: эмоциональные качели, которые устраивает женщина, делают меня перед ней беспомощной.

— Сначала расскажите, к чему этот спектакль, иначе я уйду прямо сейчас, — снова перехожу на «вы».

Елена наклоняет голову, будто впервые видит меня, а после зовет за собой:

— Пойдем на кухню, я заварила вкусный чай.

После небольшой заминки следую за ней. Кухня большая, просторная: свежий ремонт, гарнитур приятного серого цвета, стальная техника. На холодильнике — стикеры с пометками, разглядеть которые с моего места практически невозможно. Я усаживаюсь за прозрачный, стеклянный стол, осматриваясь по сторонам. После больницы и квартиры Ивана, в которой последний раз обои меняли, судя по всему, еще при жизни его бабушки, здесь все выглядит стильно и модно, но как-то обезличено.

На столе ваза с тюльпанами: я касаюсь тугого бутона лососевого цвета и с грустью понимаю, что цветы не настоящие, всего лишь искусно выполненная копия. Таким же ненастоящим кажется все вокруг.

Елена ставит возле меня вазочку с печеньями, коробку шоколадных конфет, чай подает в красивой чашке на блюдце. Я делаю первый глоток только после того, как она устраивается напротив и отпивает из чашки.

— Не бойся, он не отравленный. Не делай из меня монстра, — на лице ни тени привычной улыбки, — она серьезна, как никогда. Я никак не комментирую ее замечание, разглядывая рисованный узор на бирюзовом блюдце.

«Что-то явно здесь не так».

«Больная какая-то она».

«Я бы не доверял ей, черт знает, чего ждать от такой».

В этот раз я солидарна с шептунами; странные выходки психолога пока что лишь настраивают против нее.

— А теперь о деле, — произносит она, дожидаясь, когда я допью. Я отодвигаю от себя пустую чашку, не помня, каков на вкус чай. — Иван принес мне материалы расследования, и эта бабочка имеет к ним прямое отношение. А теперь я очень хочу услышать, что ты знаешь о ней.

Я верчу в руках бумажную салфетку, решая, стоит ли рассказывать, но сомневаюсь недолго. Раз уж Иван поделился с ней, а после и меня отправил, то смысла умножать загадки никакого.

— Я нашла у себя дома коробку. Открыла — и из нее вылетели бабочки, штук двадцать, не меньше. Последняя, мертвая, на дне коробки, — как раз та самая, что и на рисунке, Морфо Дидиус.

— Что тебя испугало, Аня?

— То, что у этой бабочки расцветка крыльев напоминает глаза Ивана.

Еще минут десять Лена допрашивает меня не хуже следователя, задавая вопросы один за другим. Понемногу я расслабляюсь, очень надеясь, что она не начнет снова вести себя неадекватно.

— Вы собирались подсунуть мне книгу?

— Да, — кивает она, — но вышло все гораздо лучше, чем я планировала. Прости, что напугала тебя, но так было нужно.

Я отворачиваюсь, не желая отвечать на ее слова.

— Аня, давай прогуляемся. Я думаю, на сегодня наше с тобой занятие окончено, ты должна отойти и понять меня.

— Вы уверены, что я это сделаю? — вскидываю бровь и вижу, как к Елене возвращается привычное улыбчивое выражение.

— Нам с тобой еще долго работать вместе. Все это — ради дела, и ты прекрасно это понимаешь. Разве тебе не хочется узнать, кто убил твою подругу, Лилю?

Я ощущаю, как невыносимая тоска снова просыпается в груди. Сколько я не отодвигаю от себя мысли, связанные со смертью Солнце, легче не становится, — от смерти не убежать.

Мы выходим на улицу.

Солнечный свет слепит, и после прохлады подъезда я ощущаю, что стало еще жарче. Мы медленно двигаемся дворами без конечной точки маршрута.

— Ты виделась с родителями?

— Да, — я вспоминаю, что обещала позвонить маме, но так этого и не сделала. Мысль о необходимости еще одного разговора с ней и с отцом вызывает какое-то безысходное ощущение: и вроде бы мы помирились, но обида еще не забыта, и делать вид, будто ничего не было, проблематично.

— Как прошла первая встреча?

— Намного лучше, чем я ожидала. Мама начала ходить в церковь, осознала, что поступила со мной плохо, и теперь у нее есть шанс замолить свои грехи.

Лена ловит ироничные нотки в моем голосе.

— Ты не готова так быстро простить, да? Это нормально. Вам нужно заново знакомиться друг с другом, но, Аня, ты должна смириться не только с тем, что они оступились. Важно понять, что родители — тоже люди, и они могут быть слабыми, неправыми. Мир далек от идеала.

— Слова, слова, опять слова, — я останавливаюсь, чтобы видеть ее лицо. — Советы давать всегда легко, я и сама могу этим заниматься.

— Можешь, — не спорит Лена. — Тут ты права, я всего лишь советчик. Но иногда некоторые мысли должны стать озвученными, чтобы, услышав их от другого, подумать — а ведь действительно, все так и есть. И я это знала, прекрасно знала, только почему не понимала?