Боль мне к лицу

— Закономерность, — невежливо перебиваю, — я не экстрасенс, я не гадалка. У меня параноидная шизофрения, я слышу голоса, даже сейчас. Недавно меня держали в изоляторе. Весна, обострение. Не слишком ли велик риск делать ставки на такого помощника?

Иван отмахивается, словно ему все равно, что перед ним невменяемый человек. Это даже оскорбляет, и я хмурюсь. Не такие правила я расписывала себе.

— Да хоть черти пусть перед тобой пляшут, только помоги мне его найти.

— Удобно, да? Взять дурочку, которая для вас будет ищейкой, забыв, что она нездорова, и пользоваться ею в своих целях. А потом что? Когда найду? Обратно, в психушку?

— Если поможешь, тогда постараемся снять диагноз, — я не выдерживаю и хохочу:

— А если — нет? Если вдруг окажется, что Петр Сергеич со мной на пару шизиком был, или навыдумывал баек разных на старости лет? Если я буду бесполезной, если станется, что мои способности после галоперидола и аминазина — пропали?

Руки Ивана скрещены на груди, вытянутые ноги — одна на другой. Всем своим видом демонстрирует, что закрылся от меня. Да пожалуйста, больно надо. Обратно в психушку я все равно не вернусь, и сейчас мне нужны гарантии.

— Я в любом случае помогу тебе. Если ты будешь стараться. В независимости от результата.

— Начинай сейчас, — равнодушно произношу я. — Тогда Петр Сергеич чуть не умер. Ты тоже не бессмертный, а я не хочу стать овощем, — я стараюсь добавить как можно больше холода в слова, но не понимаю, выходит ли у меня или нет.

— Торговаться ты любишь, — усмехается он. — Ладно, Басаргина, тебе мое слово — можешь перестать считать себя дурочкой. Но и шибко умной тоже не стоит становиться, — Иван собирается что-то добавить еще, но снова прерывается на назойливую трель мобильного. Видимо, на этот раз игнорировать звонок он не может, выходит на кухню, позволяя мне остаться наедине с собой.

Я перевожу дух. Разговор отнимает последние силы, которых и так не очень много. Я чувствую тепло под носом и бросаюсь в ванную, чтобы умыть лицо от крови. В последнее время такое случается со мной все чаще, впору бы испугаться… Но не пугаюсь. Я бы сказала, что это голоса творят такое с моим организмом, — они-то любят кровь, но вслух такие мысли озвучивать опасаюсь, даже себе в них признаваться. Проще поверить, что я сумасшедшая, с этим уже смирилась, чем в то, что они нечто большее, чем слуховые галлюцинации.

Отражение в зеркале не радует. Давно я не видела себя со стороны. Темные глаза с мешками под ними, стрижка под тройку, сухие, потрескавшиеся губы. Одежда, в которой я поступила в больницу, все еще кажется чем-то чужеродным, после тонких, свободных пижам, рвущихся от малейшего резкого движения.

Я медленно и тщательно умываюсь, ожидая, когда из носа перестанет течь, а поднимая голову, вижу в зеркале стоящего за спиной Ивана. Он возвышается надо мной, разглядывая через отражение. На лице — минимум эмоций, и невозможно понять, что у него в голове.

— Мне нужно срочно ехать. Как освобожусь, приеду, привезу продуктов. Чай, сахар, кофе — в шкафу. Тебе же можно? — последний вопрос он задает уже из коридора, обуваясь.

— Я же теперь не дурочка, могу все. В разумных пределах, — повторяю его почти дословно и улыбаюсь. Иван хмыкает, машет рукой и закрывает за собой дверь на ключ.

Места новые, запоры — старые.

После его ухода первым делом снимаю с себя все вещи. Старая стиральная машинка, с вертикальной загрузкой, стоит возле раковины. Борюсь с защелкой несколько минут, включая ее, а потом залезаю в душ. В больнице банный день раз в две недели, и может, даже благо, что меня лишили длинных волос. Не помню, сколько раз я намыливаю голову и тело, и простые шампунь и гель для душа пахнут самыми дорогими духами. Набрав ванну на две трети, сижу в ней, разглядывая синяки на коленках, — кажется, они не проходят со школы, — я вечно ударяюсь.

Меня тянет в сон, и я с удивлением понимаю, что день подошел к концу. После душа заворачиваюсь в полотенца и развешиваю одежду сушиться на натянутых над ванной веревках. С трудом застилая кровать найденным в шкафу постельным бельем, засыпаю почти на ходу, и в десять минут десятого ныряю под прохладное, мягкое одеяло, думая, как мне повезло. Но правда ли это?..

Утро наступает с громких криков соседей во дворе. Открываю глаза и минуту пытаюсь понять, где я, напряженно глядя по сторонам. События вчерашнего дня мелькают перед глазами, а голоса утешающе шепчут, что все в порядке, они еще рядом.

— Вот уж радость, — потирая лицо руками, отправляюсь на кухню, чтобы поставить чайник. Ночью я просыпалась несколько раз, с непонятным ощущением на душе. То ли тоска, то ли одиночество так действует, а может, я просто отвыкла от тишины. Там звуки не смолкают ни на мгновение, день сменяется такой же шумной ночью: разговоры санитаров, вой, шепот, стоны больных. Интересно, когда получится забыть весь этот ужас? И получится ли?