Больны любовью (ЛП)

Небо темно-синего цвета — безоблачно и бескрайне. Что бы я только не отдал сейчас за шум винтов военного вертолёта, лишь бы разрушить монотонность. Моя тёплая, липкая кровь просачивается сквозь камуфляж, и песок впитывает её, будто бы ждал этого всю свою чёртову жизнь. Одна единственная песчаная буря способна похоронить меня здесь навечно — и не будет данных, не будет тела, чтобы отправить домой для похорон.

И вот я думаю о том, как мать описывает мне день моего появления в этом мире: жаркое, убогое лето. Никакого купания — пляжи слишком загрязнены, как и сам воздух, необходимый, чтобы дышать в этом дьявольском городе. Она клянётся: музыка бачаты остановилась, когда она выбралась на улицу и закричала о своих родах.

Старики оторвались от своей игры в домино, синхронно замерли, обратив своё внимание на мать.

На мгновение небо озарилось вспышкой молнии. Она думала пару секунд, что пошёл дождь, но затем осознала — это её собственная влага, стекающая по ногам.

Температура перевалила за сорок градусов по Цельсию в тот день. Мать говорила, что жара сделала роды легче — помогла ослабить мышцы. Сказала, что знала наверняка — должен появиться мальчик и жара сделает меня таким же упрямым, как и сильным.

И еще тогда она знала — я буду заботиться о ней, мы будем заботиться друг о друге.

Моя мать рассказывала мне эту историю всякий раз, как в городе становилось жарко. Но ничто не может сравниться с волной тепла ко мне в её сердце. Я не мог лучше узнать тот день, даже если бы увидел все своими глазами. Период аномальной жары был ужасен, и нам повезло, что мы пережили это. Мама знала, что у её мальчика будет горячая кровь и естественная тяга к сражению — будто для него жара была благословлением, замаскированным под проклятие. Но моя мать не испугалась; она стиснула зубы вместо того, чтобы орать от боли.

Испанцы утверждают: «дать жизнь ребёнку — дать жизнь свету». Мама клянётся всем, чем угодно, что я родился, чтобы спасти её жизнь. Она назвала меня Лусиан — «дарящим свет». Той ночью было пять пожарных вызовов и сгорел почти весь наш район. Они говорили, что проводка была неисправна. Шесть человек погибло, и все в нашем обшарпанном районе, всё, что было у моей матери, превратилось в пепел. Единственной причиной, почему мы тоже не стали пеплом, было моё внезапное появление на свет.

Мы переехали меньше, чем на милю в крошечную квартирку моей тёти Бетти, которую они делили с дядей. Год спустя родилась Белен и с тех пор мы спали в одной детской кроватке. Кажется, моя двоюродная сестрёнка была рядом со мной всю мою жизнь. Я просыпался, как только она начинала плакать и засыпал тогда, когда засыпала она.

А сейчас я лежу на спине, раненый, возможно, даже смертельно; один, без оружия, на основной территории врага. Я отдал бы всё что угодно, лишь бы сейчас оказаться рядом с ней.

Белен. Моя двоюродная сестрёнка. Моя собственная волна тепла. Пламя моего костра.

2 глава

Белен¹

Жир потрескивает на сковородке и шум приводит нас на кухню; мы отодвигаем стулья, чтобы сесть. Мы с Лусианом можем вечность ждать pasteles (прим. пер. ис. — пирожки). Он обожает их с мясом, я — с сыром. Наши ступни не достают до пола, так что мы хихикаем и болтаем ими в воздухе, ожидая нашего угощения. Тити не в духе для разговора, поэтому она даже не отворачивается от плиты.

Мы знаем, что не стоит вертеться у неё под ногами и что нужно держаться подальше от конфорки, когда она готовит. У Лусиана есть шрам на лбу с тех пор, как Тити посадила его в автокресло слишком близко к плите, когда он был ещё малышом. Горячая капля жира брызнула из сковородки и попала прямо на его лоб. Он выл так громко, что слышали все соседи, и Тити, чувствовавшая себя виноватой, разревелась. Я не помню, как это всё было, но мама и Тити любят рассказывать эту историю, поэтому теперь мы знаем: от сковородки с жиром стоит держаться подальше.

Лусиан выдавливает каплю кетчупа сначала на мою тарелку и только потом на свою. Он многое делает для меня, хоть у нас нет и года разницы. Мама говорит, лишь девять месяцев. Поэтому все в нашей семье зовут нас los primos hermanos (прим. пер. ис. — двоюродные брат и сестра), наверное, потому, что мы так близки по возрасту.

Мама заберёт меня сегодня после работы, достаточно поздно, все уже уснут. Я очень люблю оставаться здесь, ведь тогда я сплю рядом с Лусианом. Тити начинает сердиться быстрее, чем мама, и иногда даже бросается вещами. Лусиан, конечно, никогда не плачет, он уходит в свою комнату и закрывает дверь. Мы часто играем его поездами и его супергероями. Я совсем не против играть мальчишечьими игрушками. Я люблю звуки, которые воспроизводит Лусиан, иногда он плюётся, когда воспроизводит шум поезда. Хотя это не волнует меня. Даже не знаю почему, наверное, должно бы. Плевок должен быть чем-то отвратительным.

***