Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Усиление напряженности в отношениях России и Коканда заставило Александра II избрать это ханство в качестве первой мишени для русского наступления. Дело в том, что Милютин вместе с генерал-губернаторами ряда военных округов, как отмечалось выше, неоднократно обращались к царю с предложениями соединить Сибирскую и Сырдарьинскую оборонительные линии, что потребовало бы аннексии широкой полосы кокандской территории. Один из высокопоставленных царских администраторов генерал-лейтенант Циммерман утверждал в 1861 г., что Россия непременно столкнется с угрозой возникновения «еще одного маленького Кавказа» в лице Кокандского ханства, поддержанного англичанами как «имеющего прямое сообщение с владениями Индии», если только правительство не предпримет срочных мер. По его мнению, единственным выходом из положения могло бы стать нанесение внезапного удара по кокандцам, «чтобы окончательно смирить их и сделать хана подвластным русского скипетру». Указывая то тот факт, что «завоевательная политика и постоянное стремление расширить торговые сношения создали величие и могущество Англии», Циммерман подчеркивал, что русский экспорт значительно увеличится после «большой экспедиции в Коканд», а вся торговля России с Центральной Азией оживится, как «оживилась торговля англичан и французов после пекинской экспедиции», то есть в результате разгрома Китая во второй опиумной войне[322].

Аналогичным образом в начале декабря того же года упоминавшийся генерал-губернатор Оренбурга и Самары А.П. Безак представил императору записку, в которой взвешивал все «за» и «против» русской экспансии на юго-восток. Его заключение касательно перспектив развития среднеазиатской торговли России звучало как суровое предупреждение: «Если англичане преуспеют в этом (то есть установлении своего влияния в Кокандском ханстве. — Е.С.) прежде, нежели мы утвердимся в Ташкенте и обеспечим сообщение через Коканд с Восточным Туркестаном, то они сделаются полновластными властителями Средней Азии, торговля которой вместе с торговлей Китайского Туркестана останется в их руках безвозвратно»[323]

. Любопытно, что хотя в серии последующих рапортов Милютину тот же Безак выражал сомнение относительно успеха британской коммерции в ханствах, не исключая Коканда, в силу крайней бедности местного населения и, следовательно, низкого внутреннего платежного спроса на импортные товары, он неустанно призывал царское правительство приступить к немедленной оккупации дельты Амударьи и разместить там флотилию паровых судов для навигации вверх по реке[324].

Многие офицеры на местах разделяли эти взгляды. Один из них, подполковник Н. Казаков, прослуживший много лет в пограничных гарнизонах и командовавший кавалерийским полком в Оренбургском военном округе, 14 июня 1862 г. направил всеподданнейшую записку, изложив в ней свое видение ситуации. Как отмечал Казаков, «в Ташкенте, Коканде и в особенности в Бухаре есть уже много англичан, обучающих туземные войска военному ремеслу. Являются медные нарезные пушки, порох, холодное оружие, ситцы и даже шелковые материи английского произведения. Встречались переодетые англичане и в наших киргизских степях, что ясно доказывает стремление этой нации к владычеству в Средней Азии и далее». Он с тревогой писал, что «англичане зорко следят за тем, чтобы мы не захватили непочатые богатства Средней Азии; их радует и обнадеживает наша медлительность», хотя в англо-индийской прессе постоянно высказываются «ревность» к русским успехам и «опасения» относительно расширения влияния России на весь Средний Восток[325].

Два существенных соображения необходимо принять во внимание, когда речь идет о реакции русской военной элиты и полевых командиров на текущие события в Азии: позицию персидского шаха и польское восстание 1863 г., связавшее руки царского правительства в Европе.

Что касается Насир-у-Дина, то он делал все от себя зависящее, чтобы вытеснить из своих владений воинственные туркменские племена, совершавшие регулярные нападения на населенные пункты и купеческие караваны. В свою очередь карательные экспедиции войск шаха против воинственных соседей заставляли туркмен перенести свои грабительские набеги, или аламаны, с северо-восточных провинций Персидской державы на юго-восточные территории более слабого Кокандского ханства, что вызывало массовое недовольство населения, страдавшего к тому же от внутренних междоусобиц[326].