Большая игра профессора Дамблдора

— Завидно? — переспросил Малфой, которому больше не нужно было кричать: половина из тех, кто гулял во дворе, уже и так заинтересованно слушала. [Ну, добился же своего!] — Чему это мне завидовать? Мерзкий шрам на голове мне не нужен, спасибо! Я вообще не считаю, что можно стать необыкновенным только оттого, что тебе раскроили череп».

Ай-яй-яй. Как бедный мальчик пытается изобразить, что вовсе не завидует, ибо иметь шрам на голове очень-очень некрасиво. А вот, думается, Драко разрешил бы изуродовать себя не одним, а двумя десятками шрамов, только бы с ним носились столько, сколько с Гарри. И чтобы Гарри признал его равным. Желательно другом. Желательно единственным и до гроба…

Мы уж не говорим о том моменте, когда выходки близнецов, торжественно приветствующих Гарри как Наследника Слизерина, «сильно действовали на Драко Малфоя, каждый раз он все больше мрачнел». Что это, как не яростная ревность и не менее яростная зависть? Что, даже Наследник Слизерина — и то ОН, а не я?

Но где, где тут хотя бы один намек на физическое влечение? Любовь — ну хорошо, пусть будет тот ее вид, который дружба. Жажда дружбы. Жажда признания. Зависть. Ревность… никакой физологии, даже в зачатке.

Что естественно, ибо перед нами двенадцатилетние дети.

Второй год завершается совершенно реальной победой и совершенно реальным триумфом Гарри… и со следующего года в отношении Малфоя к Гарри появится совершенно четкий оттенок, который мы назвали бы не просто уважением. Нет, все сложнее.

Юноша, ищущий с кого бы делать жизнь свою

С годами фиксация Драко приобретает замечательный и несколько неожиданный характер: он не просто тщательнейшим образом отслеживает поступки Гарри, он едва ли себя не оценивает по ним.

В плане этого очень показательна реакция Малфоя на обморок Гарри в поезде.

«Когда выходил Гарри, ему в уши ударил тягучий, но ликующий голос:

— Ты упал в обморок, Поттер? Лонгботтом не врёт? Ты и вправду бухнулся в обморок?

Малфой локтем оттолкнул Гермиону и преградил Гарри дорогу, встав перед ним на каменной лестнице; его лицо сияло, а бледные глаза злобно сверкали».

Сложная, сложная реакция. Одновременно и сияет, и злится. Нет, ну что недруг упал в обморок, то есть проявил слабость, — хорошо. Есть чего сиять. С другой стороны, что его герой упал в обморок, то есть проявил слабость, — очень, очень плохо. Есть чего злиться на недруга-героя… хотя почему именно Малфой реагирует так остро, как будто лично заинтересован, станет ясно немного ниже. А пока следует отметить, что он отталкивает локтем не кого-нибудь, а Гермиону.

С Роном все ясно: Монтекки и Капулетти… то есть Уизли и Малфои, и каждый, как известно из текста, имеет свое мнение по вопросу о том, что именно позорит имя волшебника. В принципе Драко с Роном на равных.

С Гермионой хуже. Она явно доминирует. К этическим упрекам Драко она не менее глуха, чем Люциус, а опустить одной фразой на уровень плинтуса — в этом не менее искусна. Например, когда в момент урезает Драко все удовольствие от приобретенных Люциусом для команды Слизерина метел, уронив, что в команде Гриффиндора зато нет купленных мест. Так что Драко, конечно, пользуется поводом, чтобы душу отвести.

Хотя есть у него четкое сознание, сколько можно позволить себе по отношению к женщине. Оттолкнуть локтем — еще ладно. Но ударить, пусть даже и в ответ на ее удар, он совершенно не в состоянии. И эта красивая черта его характера (ведь должен же был понимать, что Краббе и Гойл сочтут его трусом) несколько обнадеживает.

Но вернемся к обмороку Гарри.

«Когда наутро Гарри, Рон и Гермиона пришли на завтрак в Большой зал, первый, кто попался им на глаза, был Драко Малфой. Он развлекал большую компанию какой-то забавной историей. Когда ребята прошли мимо слизеринцев, Малфой под восторженный рёв комично изобразил, как он падает в обморок. [Ну конечно, Малфой раньше дома никому не давал покоя скулением насчет Гарри, а теперь и в Хогвартсе всю ночь напролет рассказывал — надо думать, с все новыми комментариями, — историю о том, как храбрый Поттер испугался дементора.]