Большая книга приключений охотников за тайнами

– А разве не видно – зачем? – Шампоровский обвел рукой комнату, заваленную антикварным хламом: книгами, статуэтками, холстами, рамами, старинной посудой, канделябрами и музыкальными инструментами. Даже огромный рояль едва был виден из-под заставлявших его фарфоровых фигурок, ваз и самоваров. – Надоел уже, в конце концов, этот бардак! Для работы приходится таскать это все из угла в угол, вещи портятся, падают и вообще…

– А у вас эта штучка для чего будет? – заинтересованно спросил Батон, поглядывая на несобранный стеллаж. – Для книг?

– И для книг… И, надеюсь, все остальное тоже влезет.

– Если и «все остальное», тогда полки рухнут, – солидно заметил Батон, наклоняясь и рассматривая соединения планок. – Вы ж крепежи неправильно устанавливаете! И углы вон плохо замерили, сразу же крен пойдет…

– Ты уверен? – обеспокоенно спросил Шампоровский. – По-моему, я правильно мерил…

– Да кто ж так мерит?! – возмутился Батон, прихватывая со стола портновский сантиметр и презрительно разглядывая его. – Это вот этой фиговиной вы прямые углы нарезали?! Железный уголок должен быть! Или отвес хотя бы! Эх, знал бы, я б из дома инструмент приволок…

– А ты умеешь?

– Еще бы! Мы с батей всю мебель дома сами делали! И печь с дедом я клал, и крышу перебирал… Вот что, Атаман, давай-ка подержи мне эту реечку… Сол Борисыч, а вы найдите пока что-нибудь прямоугольное. Ну, хоть книжку, какую не жалко. Эту можно?

– Не-е-ет!!! «Житие протопопа Аввакума»! Восемнадцатый век, варвары!

– Полундра, положи Аввакума… Вон ту плашечку дай… И гвозди… Вы не волнуйтесь, Сол Борисыч, щас мы вам с полтычка этот шкафик соберем! И какими гвоздями вы его сбивать собрались?!. Да у вас же трещины по всему фасаду пойдут! Тут поменьше номерочек нужен… Тоже мне, люди искусства!

Через полтора часа за окном стемнело, а многоярусный стеллаж воздвигся у стены, упираясь верхними полками в потолок. Счастливый хозяин суетился вокруг него, рассовывая по полкам книги и безделушки. Довольные и усталые гости сидели за столом, наливая себе чай из старинного тульского самовара.

– Как вы его топите, Сол Борисыч? – поинтересовался Батон, любуясь своим отражением в выпуклом боке самовара. – У моего деда в деревне такой же, так он – лучиной…

– А я – шишками! Здесь неподалеку замечательный сквер со старыми елями, я под ними и набираю… А трубу вывожу в форточку. Соседи, правда, пару раз вызывали пожарных, – но, слава богу, обошлось… Андрей, а твой дед не согласится меняться? Я бы ему дал за самовар два фарфоровых чайника ленинградского завода…

– Не, ни за что не отдаст! – хмыкнул Батон. – Это ж бабкино приданое! Пантелеич уже велел, чтобы, когда он помрет, этот самовар вместе с ним похоронили! Ежели, говорит, я к Клавке на тот свет без ее самовара приду, она с меня голову сымет!

Соломон Борисович неопределенно крякнул, взялся было за стопку пыльных книг… и тут же с грохотом уронил их на место.

– Молодежь! Вы ведь пришли, кажется, по делу! И мы совсем о нем забыли с этим стеллажом! Я обратил внимание, вы там что-то принесли…

– Господи, вот дураки-то! – Полундра вскочила и кинулась в прихожую, сшибая по пути стопки книг и обрезки досок. Вернувшись, она бухнула на стол рюкзак и озабоченно поинтересовалась:

– Сол Борисыч, у вас с сердцем как? Нет проблем?

– Юля, при моей работе сердца не должно быть совсем! – Шампоровский с растущим интересом следил за тем, как Полундра развязывает рюкзак. – Знаете, после того как вы мне приволокли меч русской пехоты четырнадцатого века, я уже ничему не удивлюсь, и… Азохен вей[2], это кто?!

Из рюкзака на него косился зелеными опасными глазами обмотанный шарфом Барон Самди.

– Ну, что я вам скажу, молодые люди… – чуть позже говорил Соломон Борисович, не спеша поворачивая в пальцах черную статуэтку. – Вещь, конечно, замечательная, художественная ценность налицо… Прекрасная стилизация… Но – новодел.

– То есть не старинный? – разочарованно спросила Полундра.

– Ни разу. Вашему Барону Самди самое бо́льшее – лет десять – пятнадцать.

– То есть вы бы не купили?..

– Отчего же… Возможно, и купил бы. Не всегда ценность вещи заключена в ее древности. Я же вижу, что это не кошка-копилка с Малаховского рынка. Настоящее произведение искусства, хоть и сделано недавно. Впечатление, надо сказать, производит отменное.

– Еще бы… – проворчала расстроенная Юлька. – У меня кошка чуть дуба не врезала…

– Сол Борисыч, а вы вот cказали, что художественная ценность есть! – встрял Батон. – Значит, эта черепушка у него золотая? А глаза – из настоящих изумрудов?!

Шампоровский захохотал так, что со старых книг взметнулась пыль.

– Андрей, да с чего ты взял?! Самый обыкновенный поделочный нефрит эти ваши изумруды! И череп не золотой, а латунный!

– А дерево? – ухватилась за последнюю надежду Юлька. – Черное?! Из джунглей Амазонки?!