Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия

При нынешней неясности теории влечений мы вряд ли поступим правильно, если отвергнем какую-либо идею, сулящую нам объяснение. Мы исходили из принципиальной противоположности между влечениями к жизни и смерти. Сама объектная любовь демонстрирует нам вторую такую полярность – полярность любви (нежности) и ненависти (агрессии). Если бы нам удалось связать две эти полярности между собой, свести одну полярность к другой! Мы уже давно выявили садистский компонент сексуального влечения; он, как мы знаем, может стать самостоятельным и в виде перверсии определять все сексуальное стремление человека. Он проявляется также в качестве доминирующего парциального влечения в одной из – как я их назвал – «догенитальных организаций». Но как можно вывести садистское влечение, нацеленное на причинение вреда объекту, из сохраняющего жизнь эроса? Не напрашивается ли предположение, что этот садизм, в сущности, и является влечением к смерти, которое под влиянием нарциссического либидо было оттеснено от Я и поэтому проявляется лишь как направленное на объект? В таком случае оно начинает служить сексуальной функции; на оральной стадии организации либидо обладание объектом любви еще совпадает с уничтожением объекта, позднее садистское влечение отделяется и, наконец, на ступени примата гениталий в целях продолжения рода берет на себя функцию насильственного овладения сексуальным объектом, если этого требует совершение полового акта. Более того, можно было бы сказать, что вытесненный из Я садизм показал путь либидинозным компонентам сексуального влечения; позднее они устремляются к объекту. Там, где первоначальный садизм не подвергается ограничению и слиянию, возникает известная в любовной жизни амбивалентность любви и ненависти.

Если позволительно сделать такое предположение, то этим было бы выполнено требование привести пример – хотя и смещенного – влечения к смерти. Правда, это понимание лишено всякой наглядности и производит прямо-таки мистическое впечатление. Нас можно заподозрить в том, что мы любой ценой искали выход из затруднительного положения. В таком случае мы можем сослаться на то, что такое предположение не ново, что мы уже делали его раньше, когда о каком-либо затруднении еще не было и речи. В свое время клинические наблюдения заставили нас сделать вывод, что комплементарное садизму парциальное влечение мазохизма следует понимать как обращение садизма на собственное Я. Однако обращение влечения с объекта на Я – это принципиально не что иное, как обращение от Я на объект, которое здесь обсуждается как новое. Тогда мазохизм, обращение влечения против собственного Я, на самом деле был бы тогда возвращением к более ранней фазе, регрессией. В одном пункте данное ранее определение мазохизма нуждается в исправлении как слишком узкое; мазохизм может быть – что я раньше оспаривал – и первичным[404]

.

Однако вернемся к сексуальным влечениям, служащим сохранению жизни. Еще из исследования простейших мы узнали, что слияние двух индивидов без последующего деления, копуляция, после которой они вскоре отделяются друг от друга, оказывает укрепляющее и омолаживающее воздействие на обоих (Lipschütz, 1914). В последующих поколениях у них нет дегенеративных проявлений, и они кажутся способными сопротивляться дальше вредоносным воздействиям собственного обмена веществ. Я думаю, что это наблюдение можно взять за образец также и для эффекта полового совокупления. Но каким образом слияние двух мало чем отличающихся друг от друга клеток приводит к такому обновлению жизни? Пожалуй, опыт, в котором копуляция у простейших организмов заменяется воздействием химических и даже механических раздражителей[405]

, позволяет уверенно утверждать: это происходит благодаря притоку новых количеств раздражения. Это вполне согласуется с предположением, что жизненный процесс индивида в силу внутренних причин ведет к выравниванию химических напряжений, то есть к смерти, тогда как объединение с индивидуально отличающейся живой субстанцией эти напряжения увеличивает, вводит, так сказать, новые жизненные различия

, которые затем должны быть изжиты. Для такого различия должны, разумеется, существовать один или несколько оптимумов. То, что мы выявили в качестве доминирующей тенденции душевной жизни, возможно, всей нервной деятельности, стремление к уменьшению, сохранению постоянного уровня, устранению внутреннего напряжения, вызываемого раздражителями (принцип нирваны, по выражению Барбары Лоу (1920), то есть тенденции, которая выражается в принципе удовольствия, – и составляет один из наших сильнейших мотивов, заставляющих нас поверить в существование влечений к смерти.