Большая книга ужасов — 56

Сашка робко заглянул в комнату, высунувшись из-за мамы. Стенка на месте, никаких черных кругов, даже карта целехонька. Он принюхался – вроде ничего…

– Ты что, русского языка не понимаешь?! Ложись давай! – прикрикнула на него мама.

– Ма-ам, – заканючил Сашка, – ну можно я у тебя оста-анусь? Ма-амочка! Ну пожалуйста, пожалуйста! Мне приснилось, что горит, стра-ашно стало, знаешь, как?! Ну, ма-ам, ну, я тихонечко…

– Ладно, только в спину мне не сопи. И одеяло второе возьми, а то опять мое себе захапаешь, я тебя знаю. Четырнадцатый год, а все дитя дитем! Все, отстань, не мешай…

Мама с удовольствием забралась обратно в постель и последние слова бормотала, уже отворачиваясь к стенке.

Сашка первым делом плотно прикрыл дверь в спальню, вытащил из шкафа второе одеяло и закутался в него, как в кокон, на огромной кровати. Мама говорила, что на ней мамонтов можно пасти. Но он нарочно подполз поближе, приткнулся к ней под бочок, а потом еще и ногу просунул под ее одеяло. Там было тепло, и он сразу согрелся и успокоился. Еще с минуту он пристально глядел на дверь. Мама ровно сопела рядышком с ним. Дверь была неподвижна. Приснилось, с кем не бывает! Он закрыл глаза, прислушиваясь.

Тихо.

Сашка уткнулся носом в мамину спину, судорожно вздохнул, пару раз дернулся и, наконец, задремал.

Сизый дым просочился в щель под дверью и потянулся, лениво изгибаясь, вверх, к потолку.

* * *

Вега пришла к этой елке уже в сумерках.

С озера тянуло свежестью, она поежилась и плотнее запахнула курточку, несмотря на то что вечер выдался очень теплым. Спустилась по тропинке, выложенной плоскими плитками, привычно отмечая вкрадчивый плеск воды возле мостков и запах дыма от соседей (баню, небось, топят).

Ель темнела на фоне неба, и казалось, первые звезды зажигаются прямо на ее верхушке. Вега нырнула под нижние колючие лапы, словно в шатер вошла. Там, впритык к стволу, стоял черный камень. А рядом лежала каменная плита, обложенная камешками поменьше, – девочка погладила ее, точно живую. Это было надгробие. Неподалеку валялся здоровенный сосновый сук, весь в клочьях рыжей коры.

Сук этот Вега принесла сюда – в подарок, тут никаких сосен отродясь не водилось. Ближайшая росла за ручьем, а здесь, на берегу, властвовала огромная мохнатая ель.

Вега растянулась на траве, пристроила голову на плите, легла щекой в мох. Стало влажно, щекотно. Мох сразу превратился в инопланетные заросли. А вот и первый инопланетянин пробежал! Маленький рыжий муравьишка засмотрелся на Вегу, повиснув на кончике острой травинки, гадал, наверно: что это за громадина?! С неба она свалилась, что ли?

Вега рассматривала его черные глаза, усики, зубчатые лапки. Потом подмигнула:

– Сахару хочешь?

Пошарила в кармане, вытащила липкий кусочек рафинада, раскрошила его в пальцах и посыпала сахарные крошки на подушечку мха. Наклонила травинку с муравьем – беги, попробуй, порадуйся! Муравей, осторожно ощупывая усиками дорогу, спустился, уткнулся в белый кусочек, замахал усиками, засуетился, потащил сахарную крошку к себе.

Вега была муравьиным богом. Таинственным, приходящим с неба, огромным, всемогущим. Она оставляла им обмусоленные кусочки сахара – и муравьи знали, что на небе живет Бог Сахара.

Им повезло, она была добрым богом.

Злой приносил бы им смерть.

В детском саду ребята обожали играть в похороны муравьев и жуков. В маленьких покойников. Муравьев хоронили, когда совсем уж никого другого не было под рукой. Удачей считалось найти мертвую бабочку, стрекозу, шмеля. О воробьях они только вздыхали, никто ни разу не видел дохлым это сокровище. А муравьи – ерунда, никакой ценности, фу, малявки! Их убивали сразу штук по пять, потом делили между собой эти крошечные черные крупинки, навсегда поджавшие тонюсенькие лапки. Вега обычно укладывала своего муравья в длинный белый гробик из лепестка ромашки, потом заворачивала в саван из розового шиповника.

К кладбищу двигалась целая процессия, покойников «везли» в спичечных коробках. Дно песчаной могилки выстилали шуршащей фольгой, сверху накрывали ее цветным фантиком от конфеты. Следом складывали дары: камушки, стеклышки, голубые незабудки. Потом засыпали могилу песком, утрамбовывали, хлопая по песку ладошками, а сверху обязательно ставили крест из двух щепочек или связанных узелком травинок.

Потайное кладбище укрывалось в детском саду – за кустами, в самом углу, в песчаной яме, у ограды. В похороны играли только девчонки. Мальчишки часто прибегали поглазеть, некоторые присоединялись к процессу и мастерили для своих могилок огромные кресты из палочек от мороженого.

Тогда все они, дети, были злыми богами. И Вега тоже. Может, боги так растут? Сначала они рождаются очень злыми, потом добреют. А самые добрые, уже старенькие, – умирают. И злые дети хоронят их в песке, накрывают шуршащей фольгой, а потом ставят сверху кресты из палочек или придавливают их холодными черными плитами.

Вега перевернулась на спину. Сквозь густые еловые лапы кое-где просвечивало сумеречное небо. Северные ночи в начале лета – светлые, молочные. Звезд и не видно почти…