Читаем Большая Охота. Разгром УПА полностью

Плохо было с одеждой, питанием. Мне так и не удалось получить диплом пилота-спортсмена, для этого надо было после теоретического курса провести два летних месяца на аэроклубовском аэродроме Чайка, не удалось до того поехать и на Кавказ на спортивную студенческую базу под Эльбрусом, чтобы стать альпинистом. После первого курса я увлекся альпинизмом, прошел недельный курс подготовки в альпинистском лагере в знаменитых карьерах на реке Тетерев у Житомира под руководством самого Михаила Тимофеевича Погребецкого 1– «Михтея», как его звали альпинисты, – учителя всемирно известного Евгения Абалакова 2.

## 1 - Погребецкий М. Т. – первый заслуженный мастер спорта по альпинизму в СССР, в те годы жил в Киеве.

## 2 Евгений Абалаков – заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму, известный покоритель мировых вершин.

– Я из тебя, Георгий, второго Абалакова сделаю, – как-то сказал Михтей, приметив, как дюльфером 1я спускался по тридцатиметровой отвесной стене карьера. – Ты и внешне напоминаешь мне его, он был такой же рыжий, крепкий и цепкий, – говорил «Михтей».

## 1 - Дюльфер – способ спуска по крутому или отвесному склону (или стене) с помощью веревочного троса, пропустив один из концов между ног.

Не удалось мне ни первое, ни второе – не было денег на поездку на Кавказ, даже на самый дешевый билет (все остальное шло за счет государства), а два летних месяца каникул надо было использовать для заработка на свое содержание – родители могли только прокормить худо-бедно, но не одевать – в семье трое детей и один работающий отец, первые послевоенные годы… Мать так и сказала: «Сытым в семье будешь, а на одежду у нас денег нет».

Стипендии не хватало, вот и пришлось мне пожертвовать и любимым авиаспортом, и альпинизмом – работал в летний период в пионерских лагерях то физруком, то вожатым, а однажды даже и завхозом, зарабатывал себе на приличную одежонку.

На четвертом курсе я проходил практику в городской прокуратуре в отделе по борьбе с несовершеннолетними преступниками. Прокурором этого отдела была известная в Киеве Клавдия Васильевна Кодубенко. Приятная такая тетка, рано поседевшая светлая шатенка, лет на 15–20 старше меня, фронтовичка, имевшая за войну два ордена, по внешнему облику отвечающая всем требованиям прокурорского набора – подтянутая, строгая, худощавая, всегда в коричневой прокурорской форме (в те годы форма прокурорских работников была коричневого цвета), с потрепанным темно-коричневого же цвета портфелем. Всегда часа на два раньше начала рабочего дня, где-то в шесть, полседьмого утра уже в кабинете и что-то стучит на машинке.

Но это она с виду такая строгая, а вообще-то в глазах, если внимательно посмотреть сквозь толстые стекла очков в черной простенькой оправе в эти близорукие глаза, – где-то там, в глубине детская беспомощность и какая-то щемящая сердце доброта.

Я вместе с ней вел несколько уголовных дел, в которых были замешаны малолетние или несовершеннолетние преступники, в том числе одно из нашумевших в Киеве дел по изнасилованию. Это была банда так называемых малолеток во главе, конечно, взрослого опытного негодяя – шофера грузовика. Дело было запутанное и сложное. Мы старались уложиться в сроки, тем более что оно контролировалось самим генеральным прокурором Р. И. Руденко, в то время работавшим в Украине. Вся эта группа была арестована и содержалась в Лукьяновской тюрьме, куда мы довольно часто ездили их допрашивать. После долгой езды на трамвае шли пешком к тюрьме и проходили мимо действующей церкви. И каждый раз Клавдия Васильевна говорила: «Георгий! Возьми у меня мелочь и подай убогим и нищим старухам, я сама не могу, я в форме». Я хорошо понимал ее, сам сострадал нищим и убогим, коих в те годы в Киеве было предостаточно, молча брал деньги и раздавал «серебро» и «медь» всем понемножку. Я не видел, чтобы она крестилась, но искоса замечал, как она строго и внимательно смотрит на храм и на мою раздачу мелочи, как бы соучаствуя со мной. Но ничего подозрительного, и ничего плохого не подумаешь о таком человеке.

Практику мы проходили вдвоем с сокурсником Валерием Захаровым. И вот однажды, придя на работу, мы увидели за столом в кабинете К. В. Кодубенко двух незнакомых суровой внешности мужчин, не ответивших на приветствие, при этом один из них был в кепке. Оба внимательно смотрели на вошедших.

– Вы кто? – после приветствия спросил я.

– А вот сейчас узнаете, – вместо ответа сказал один из них и ткнул под нос мне красную сафьяновую книжицу с надписью золотом «МГБ УССР», мгновенно захлопнув ее. Я так и не успел прочитать содержимое книжицы-удостоверения, но на фотографии точно был его предъявитель. Я сразу же «окрестил» их – «типы».

– Вы давно работаете в этом отделе? Покажите-ка ваши временные удостоверения, горе-практиканты.

Какой смысл вложил главный «тип» в эти слова «горе-практиканты», я так и не понял. Смысл этих слов стал мне ясен спустя полтора года.

Мы протянули сотрудникам МГБ выданные в горпрокуратуре отпечатанные на листке бумаги, но с официальной печатью временные удостоверения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное