Большая судьба

— А как не радоваться: ноне две удачи привалило! — живо отозвался мастер. — Первое, доказали мы с вами, Петрович, немцам, что у русского народа рука шустрая да чуткая, сразу показала живинку в деле. Вон как шлифует — блеском блестит! Ровно солнышко, глаз не оторвешь! А второе, Петрович, у нас на Громатухе пир ныне. Девку просватали!

— Чью девку просватали? — равнодушно спросил Аносов.

— Лушу Швецову. Ох и девка! На всей земле такой не найдешь!

— Как Лушу? — изумленно вскрикнул Павел Петрович, и сердце его сжалось от тоски.

— А так, пришла, знать, пора! — оживленно продолжал шлифовальщик. Хороша и умна девка! Да и жених кузнец — богатырь в мастерстве своем!

Аносов никогда не задумывался о будущем. С Лушей ему всегда было хорошо и легко на душе, но ни разу они не обмолвились словечком о своих чувствах! Была ли это любовь, кто знает? Но сейчас, при вести, что девушку выдают замуж, у него закипело на сердце. Он разволновался, и день сразу показался ему сереньким. Чтобы не выдать своих чувств, он сдержанно сказал Белоухову:

— Хороший выбор сделала Луша! Кузнец — самый потребный мастер на земле!

— Нет, Петрович, не согласен! — озорно ответил шлифовальщик. — А по-моему, что может быть лучше мастерства шлифовального! Наше умельство тонкое, чутье надо иметь. Одно слово, — доводчики мы всякой работы. Красоту и блеск ей придаем!

— Это верно, что и в твоем деле надо иметь живинку. Если правду говорить, то все мастерства на свете по-своему хороши! — с жаром сказал Аносов. — А всё-таки мастерство кузнеца особое, самое старинное и в большом почете у всех народов.

— Ой, так ли, Петрович? — не сдавался Белоухов.

— Истинно так, — подхватил Павел Петрович. — Землепашец первый оказывает кузнецу высокое уважение. На его глазах в сельской кузнице в сильных и умелых руках ковача кусок раскаленного железа чудесно превращается в лемех, в подкову и в другое очень нужное в хозяйстве изделие.

— Это правда! — согласился шлифовальщик.

— Веселая и шумная работа! — продолжал Аносов, а у самого сердце сжималось от боли. — Заслышишь звон железа под молотом, и как-то веселее, бодрее становится на душе. А когда увидишь, каким дождем сверкают и разлетаются искры у наковальни — совсем хорошо станет! Нет, не спорь, Андрей, хорошо быть кузнецом!

— Всякий труд на земле благостен! — ответил шлифовальщик.

— Согласен с тобой. Но заметь, что кузнецы — самые древние мастера на земле! — сказал Павел Петрович. — В старинные годы они были первые оружейники на Руси. Мастерили оружие боя меткого и дальнего, ковали мечи и пики остроты и крепости бобрового зуба. Недаром о кузнецах поют самые веселые песни. В старину кузнец, — продолжал Аносов, — даже на иноземщине был в чести. В Англии на пирах в королевском дворце кузнец сидел за одним столом с королем и королевой. Ему подносили лучшее питье и угощенье. По чину кузнец в те времена был выше медовара, а лекарь был ниже их обоих.

— Дивно! — улыбнулся чернобородый шлифовальщик. — Высоко доброе мастерство вознеслось!

— А вот что однажды случилось. Как-то набедокурил шотландский кузнец. Послали англичане своих людей к шотландскому воеводе, и те говорят ему: «Выдай нам кузнеца, беда, что натворил он! За это дело надо его повесить». А тот им в ответ. «Не хотите ли заместо кузнеца двух ткачей?». Вот, дорогой, какой почет был кузнецу. И недаром: без кузнеца не сделаешь ни сошника, ни серпа, ни топора, а без них нельзя ни хлеба добыть, ни избы срубить. И что важнее всего, — без кузнеца не было бы оружия, нечем было бы обороняться от врага…

— Молодец Луша, коли так! — похвалил мастер девушку, не зная того, что своими словами, как острым ножом, полоснул по сердцу Аносова.

Потерянным и грустным ушел Павел Петрович из украшенного цеха и поспешил в литейную. Старик Швецов встретил его дружески:

— Ты что ж, Петрович, совсем забыл нас?

— Занят был, — тихо ответил Аносов и не сдержался, спросил: — Отец, это правда, что ты дочку замуж отдаешь?

— Правда, — просто подтвердил литейщик. — Неделю тому назад сговор состоялся.

— А Луша что? — замирая, спросил Павел Петрович.

— Пусть радуется. Парень в силе, умен и ковач отменный! По совести сказать, в таком деле девку не спрашивают. Старикам виднее.

— Но ведь она его не любит! — вскричал Аносов.

— У нас так говорится: стерпится-слюбится! — спокойно ответил Швецов. — Да к тому, Петрович, мы простые работнички и некогда нам любовью заниматься. Был бы человек для жизни хороший.

— А всё же хотелось бы знать, как Луша? Можно поговорить с ней? дрогнувшим голосом спросил Аносов.

Старик нахмурился, помолчал, а затем смущенно пробормотал:

— Не в обиду тебе, Петрович, но прошу — не тревожь девку. По правде молвить, хоть дело у нас одно, а разных мы путей-дорог. Сердце же девичье не камень; не смотрит ни на что, а к солнышку тянется. Не приходи, пока с делами не управимся…

Аносов молча опустил голову. Дрожащими руками застегнул на мундире пуговицу и, сутулясь, тяжелым шагом побрел домой.