Большая судьба

Павел Петрович взял самоцвет, наклонился над срезом, и сразу заиграло на сердце. Казалось, перед ним раскрылся родник, ясный и прозрачный до самого дна. А вода в нем — голубоватая, студеная, — такая, от которой при питье ломит зубы. А вот рядом — тонкая травинка, и на берегу — кромочка желтого песка, озаренного солнцем. Тишина, покой наполняли этот хрустальный мир…

— Видишь, господин, что делает терпение! — радостно сказал мастер. Гранильное дело такое — терпение да терпение; и любовь, конечно. Когда самоцветик упорствует, я разговариваю с ним по душевности, — он скорее тогда поддается… Недаром в песне поется:

Уросливы, привередливы,Не ко всем идете в рученьки,Обойдете бесталанного,Обойдете несчастливого…

Шустрый старик гранильщик и сам, как самоцветик, весь сиял и радовался своей работе. Его счастье развеселило Аносова, он улыбнулся и сказал:

— Ну, старина, жить тебе еще лет со сто да украшать своими камнями-самоцветиками человеческую жизнь!

— Спасибо на добром слове, родимый мой! — отозвался мастер, теплыми отцовскими глазами провожая Аносова…

Уехал из Екатеринбурга Павел Петрович со странным чувством пустоты. Город с наступлением темноты погружался в безмолвие. Ни огонька, ни звука. Только караульные сторожа исправно колотили в чугунные била; тяжелые, мрачные удары разносились над городом. Исправно храпел будочник. Так было в городе на Исети еще во времена начальника сибирских заводов Татищева, так осталось и теперь. Лишь в грязном зале гостиницы, освещенном сальными свечами, шумели торговые тузы, горные чиновники и пестрое окружение их. У большого стола с зеленым полем то и дело раздавалось: «Угол!» — «Дана!» «Бита!» — «На двенадцать кушей!» — «По тысяче очко!». Груды радужных ассигнаций и золота громоздились перед банкометом, который дымил вонючей сигарой…

Всё осталось позади. По лесной дороге Аносов возвращался в свой любимый Златоуст. И когда кони вынесли его к шумящей горной речонке, он приказал ямщику остановить тройку, вылез из экипажа и освежил лицо холодной водой.

— Как хорошо дышится! — облегченно вздохнул он.

И темные, косматые горы, и синее, усыпанное звёздами небо успокоили его. Прислушиваясь к шуму вековых сосен, он прошептал:

— Ропщет Урал-батюшка, сердится…

Ямщик, услышав слова Павла Петровича, весело отозвался:

— Из века так, барин! Но нет краше и милее сердцу нашего края. Богат и просторен! Э-ге-гей!.. Слышь, как эхо загудело в горах? — Ощерив крепкие, волчьи зубы, он богатырски гоготал. Ему отвечали дремучие дебри.

«Силен человек! — подумал о ямщике Аносов. — Могучий Камень и людей взрастил железных!» — Он поудобнее устроился в экипаже и под звон колокольцев скоро уснул.

Глава седьмая

ГЕНЕРАЛ ГЛИНКА И АНОСОВ

В октябре 1836 года Дитерикс был уволен по болезни в отставку, и по высочайшему указу в марте 1837 года главным начальником горных заводов Уральского хребта был назначен свитский генерал-майор Владимир Андреевич Глинка.

Про него старые горные инженеры в Златоусте говорили: «Ну, этот покажет себя! Страшен! Жесток!».

Вскоре генерал дал знать о себе: в канцелярию Златоустовского горного округа из Екатеринбурга прислали образцовые шпицрутены при казенном пакете за сургучной печатью.

В первую минуту Аносов предположил, что это шутка, но, вскрыв конверт, увидел бумагу, в которой строго предписывалось озаботиться изготовлением трех тысяч шпицрутенов по наглядному образцу. Павел Петрович с брезгливостью взглянул на гибкую лозовую палку длиной в сажень и с возмущением приказал:

— Уберите немедленно!

Но грозовая туча подошла к самому порогу.

Когда сошли снега и отшумели талые воды, по просохшей дороге примчался на взмыленной лошади курьер. Доскакав до Златоустовского завода, он соскочил с седла и гулким военным шагом направился в кабинет Аносова. Без всяких предисловий курьер объявил:

— Ваше высокоблагородие, начальник Уральского хребта изволит вскоре сюда прибыть. Благоволите достойно встретить! — Он щелкнул каблуками, повернулся и, звеня шпорами, вышел.

Сердце Аносова болезненно сжалось: он почувствовал, что сюда, в его маленький неказистый кабинет, протянулись жестокие руки царя Николая. Отправился на квартиру, переоделся в парадный мундир и в сопровождении горных чинов на тройке поспешил к границам округа. Тем временем в Златоусте всех охватила небывалая суматоха. Началась она с квартиры Аносова, где взволнованная, раскрасневшаяся Татьяна Васильевна металась по комнатам. Ей нужно было успеть подготовить обед и справиться с нарядами.

— Ах, боже мой, что же это будет? Ведь он свитский генерал! Он любит утонченность в нарядах и в обращении! — поминутно восклицала она.

Суматоха перебросилась в город. Мастеровых немедленно переобрядили, построили на площади в батальонные шеренги. Командир роты, он же и начальник плац-парада, покрикивал: