Большие деньги

Приехала масса его родственников, все они охотно улыбались, позировали перед фотографами и каждый день подъезжали к зданию суда на автобусе. Конечно, множество инвесторов разорилось, но ведь такая же горькая судьба постигла всех Инселлов, разве этого никто не знает? Капитан пошел ко дну вместе со своим кораблем.

Старик Сэмюел Инселл что-то несвязно бормотал стоя на кафедре для обвиняемого, рассказывал историю своей жизни, начиная от мальчика-курьера до крупнейшего электрического магната, распространялся о своей борьбе за место под солнцем, о своей любви к дому, к деткам. Он, конечно, совершал ошибки, кто же это отрицает? Разве другие их не делают? Но его ошибки всегда были честными и искренними. Сэмюел Инселл плакал, рыдал. Его брат Мартин плакал, рыдал. Адвокаты пустили слезу. Взволнованными голосами, чуть не задыхаясь от нахлынувших эмоций, крупнейшие представители чикагского бизнеса, имена которых постоянно присутствуют в аршинных заголовках, говорили с кафедры для свидетелей о том, как много сделал он, Инселл, для расцвета бизнеса в Чикаго. После их выступлений ни у одного из присяжных не оставались сухими глаза.

Наконец, когда обвинитель окончательно припер его к стене, Сэмюел Инселл выпалил: «Да, виновен!» – он на самом деле допустил ошибку в несколько десятков миллионов долларов, но это была честная ошибка.

Приговор: невиновен.

Улыбаясь сквозь слезы, все родственники Инселла направились к своему автобусу под восторженные вопли толпы. Тысячи разоренных инвесторов, по крайней мере так утверждали газетчики, которые потеряли все сбережения, накопленные за всю жизнь, сидели дома с газетами в руках и обливались горючими слезами при мысли о том, сколько пришлось выстрадать этому несчастному мистеру Инселлу. Банкиры были счастливы, они получали всю его недвижимость.

В атмосфере святости низложенный монарх сверхдержавы, бывший курьер, сделавший невиданную карьеру, наслаждался старостью, уходящими один за другим годами, растрачивая двадцатитысячную ежегодную пенсию, которую его старые компании должным образом восстановили.

«После пятидесятилетнего труда можно, наконец, сказать, что работа сделана» – таков был его последний афоризм.

Мэри Френч

Мэри Френч допоздна засиделась в офисе и пришла на митинг, когда тот уже заканчивался. Свободных мест не было, и ей пришлось стоять в самом конце зала. Но перед ней маячило так много народа, что она не видела Дона, только слышала его звенящий с хрипотцой голос, а когда он прерывался, делал паузы, она чувствовала всеобщее напряженное внимание. Его заключительные слова потонули в грохоте аплодисментов, в зале звучали восторженные голоса, скрипели сиденья и шаркали сотни ног. Она выбежала раньше толпы и по коридору направилась к задней двери. Дон как раз выходил из нее, раздвигая черные занавески и разговаривая на ходу через плечо с делегатами шахтеров. Он на секунду остановился, чтобы своей длинной рукой придержать перед ними дверь. На его раскрасневшемся лице блуждала улыбка, глаза сияли как обычно после выступления, и у него был такой счастливый вид, будто он только что вернулся со свидания с любимой девушкой. Он не сразу заметил ее среди людей, окруживших его на улице. Не глянув даже в ее сторону, он вместе с теми, с кем разговаривал у выхода, быстро зашагал к углу улицы. С них не спускали глаз, они шли мимо группы рабочих по производству меховых изделий и женской одежды, толпившихся вдоль всего тротуара.

В этих прикованных к нему взглядах, она видела искорки искренних чувств к нему, Дону Стивенсу, к их собственному лидеру, и от этого у нее становилось теплее на сердце.

Только когда они наконец сели за столик в небольшой столовой под надземкой, он повернулся к ней и, крепко сжав руку, спросил:

– Ну как, устала?

Она кивнула.

– А ты разве нет, Дон?

Он засмеялся.

– Нет, я не устал, просто голоден как волк, – ответил он, растягивая слова.

– Товарищ Френч, мне казалось, что мы поручили вам присматривать за товарищем Стивенсом, чтобы он регулярно питался, – сказал Руди Голдфарб, сверкнув белоснежными зубами на фоне смуглого лица итальянца.

– Он вообще никогда не ест перед выступлением, – объяснила Мэри.

– Но потом обычно наверстываю, – сказал Дон. – Послушай, Мэри, у тебя есть мелочь? У меня, кажется, в карманах ни цента.

Мэри, улыбнувшись, кивнула.

– Мама снова пришла на выручку, – прошептала она.

– Деньги, – вмешался в разговор Стив Местрович. – Нам нужны деньги, иначе нас всех побьют.

– Мы сегодня отправили грузовик, – сказала Мэри, – вот почему я опоздала на митинг.

Местрович провел своей закопченной рукой по лицу желтовато-серого цвета с коротким вздернутым носом, густо испещренным черными порами.

– Если только какой-нибудь казак его не перехватит.

– Эдди Спеллмана вокруг пальца не обведешь. Он пролезет в любую щелку. Как он ухитряется, ума не приложу.