Большое собрание сочинений в одном томе

Когда дядя начал медленно и неохотно разворачивать обертку, он предупредил, чтобы я не пугался причудливых, а то и жутких орнаментов, покрывающих эти изделия. Художники и археологи, которым доводилось их видеть, восторгались неподражаемым совершенством линий и тончайшим мастерством неведомых умельцев, хотя все они затруднились в точности назвать материал, из которого украшения были сделаны, и определить, в какой художественной традиции они изготовлены. В коробке, по его словам, хранились два браслета на предплечья, тиара и нечто вроде нагрудного украшения – последнее было покрыто горельефными изображениями неких фигур довольно мерзкого вида.

Пока он описывал мне фамильные украшения, я кое-как сдерживал эмоции, но, должно быть, мое лицо выдало нарастающий страх. Дядя бросил на меня озабоченный взгляд и даже перестал разворачивать украшения. Я жестом попросил его продолжать – что он и сделал с видимой неохотой. Он, наверное, ждал моей бурной реакции, когда продемонстрировал мне первое изделие – тиару, но вряд ли он ожидал того, что произошло. Я и сам этого не ожидал, ибо считал себя достаточно подготовленным. Я просто упал в обморок, как это случилось годом раньше на поросшей дикой малиной железнодорожной насыпи близ Инсмута.

С того самого дня моя жизнь превратилась в сплошной кошмар мрачных раздумий и подозрений, ибо я не мог понять, сколько тут страшной правды, а сколько пугающего безумия. Моя прапрабабка была урожденная Марш, хотя кто ее родители, доподлинно не было известно, и ее муж родился в Аркхеме. Но, как сообщил мне старый Зейдок, дочь Оубеда Марша от матери-чудовища хитростью вышла замуж за мужчину из Аркхема. И что там еще этот старый забулдыга болтал про сходство моих глаз с глазами капитана Оубеда? Да и в Аркхеме куратор исторического общества тоже подметил, что мои глаза точь-в-точь как у Маршей.

Так что если Оубед Марш приходится мне родным прапрапрадедом? Но тогда кем же была моя прапрапрабабка? Вполне возможно, что все это чистой воды безумие. Эти фамильные бело-золотистые изделия с орнаментами вполне могли быть куплены у какого-то инсмутского морячка отцом моей прапрабабки, кто бы он ни был. А подмеченное мной на фотографиях странное выражение выпученных глаз моей бабушки и дяди-самоубийцы, может быть, было всего лишь плодом моей фантазии – фантазии, возникшей из мглы над Инсмутом, которая столь причудливым образом поразила мое воображение. Но отчего же мой дядя покончил с собой после поездки по Новой Англии?

Более двух лет я гнал от себя эти раздумья с переменным успехом. Отец выхлопотал для меня должность в страховой конторе, и я заставил себя погрузиться в рутину конторских забот. Зимой 1930/31 года, однако, меня начали посещать эти сны. Поначалу они были отрывочными и редкими, но постепенно, от недели к неделе, преследовали меня все чаще и настойчивее, становясь все более яркими и незабываемыми. Передо мной открывались необъятные водные глуби, и я блуждал меж исполинских затонувших портиков и по лабиринтам поросших водорослями громадных стен в сопровождении необычайных рыб. А потом мне начали являться другие существа, и я пробуждался, объятый неведомым ужасом. Но во время снов они меня вовсе не страшили – ибо я был одним из них, и был облачен в их жуткий наряд, и следовал за ними глубоководными маршрутами, и возносил чудовищные молитвы в их зловещих храмах на самом морском дне.

Всего, что грезилось мне в этих снах, я не мог упомнить, но и того, что я помнил, просыпаясь каждое утро, было довольно, чтобы объявить меня сумасшедшим или гением, если бы я осмелился записать эти сны. Я чувствовал, как некая пугающая сила все время стремилась утянуть меня из нормального мира здравого смысла в безымянные бездны мрака и неземного существования; и это сильно сказалось на мне. Мое здоровье ухудшалось, и внешность стала меняться в худшую сторону, пока я наконец не был вынужден отказаться от должности и начать вести уединенную жизнь инвалида. Меня поразил некий нервный недуг, и временами я обнаруживал, что не могу зажмурить глаза. Вот когда я с растущей тревогой стал изучать себя в зеркале. Всегда неприятно наблюдать признаки прогрессирующей болезни, но в моем случае болезнь развивалась на фоне непонятных и загадочных симптомов. Мой отец вроде бы это тоже подметил, и я все чаще ловил на себе его удивленные и даже испуганные взгляды. Что же со мной происходило? Возможно ли, что я внешне начал напоминать свою бабушку и дядю Дугласа?