Читаем Большое соло для Антона полностью

Три безымянных философа вместе с частью перил были сброшены с лестницы на землю, возможно, одним из мощных потоков воды. Две фигуры (одна треснувшая посредине) лежали у подножия лестницы, третья была отнесена еще дальше и лежала где-то под слоем ила и обломков. Лишь Платон остался стоять, вероятно, не потому, что он был Платоном, а потому, что стоял дальше всех от места прорыва.

Антон Л. почувствовал голод. Все последние дни из-за зубной боли он ел очень мало, а сегодня вообще ничего не брал в рот.

Дома, то есть в курфюрстской кухне, на вертеле торчали остатки двадцатой косули. Антон Л. как раз собирался повернуть назад, когда в зарослях у ног Платона что-то зашелестело. На Антона Л. выполз толстый черный петух, пьяный от сна. Когда он сообразил, что Антон Л. хочет его поймать, то от ужаса моментально проснулся и, взмахнув крыльями, взлетел, хотя это ему уже не помогло. Антон Л. поймал петуха голыми руками, свернул ему шею и съел прямо на месте. Перья и кости он выплюнул.

– Приятного аппетита, – сказал Платон.

– Что? – удивился Антон Л.

Так как Платон больше ничего не сказал, он продолжил трапезу.

XXIII

Фазан без костей

Все последующее время, пока Антон Л. читал книгу, происходили радикальные перемены. Книга состояла, как Антон Л. уже сообщил зайцу, из трех частей, по двенадцать глав в каждой. «Сумма сумм» называла при случае книга сама себя в первых главах. Дальше речь в ней шла о других, более глубоких вещах.

Антон Л. читал медленно и внимательно. Лето проходило. Поездка в Италию, о которой он рассказал курфюрсту, так и не состоялась. Человеку, – человеку9

– читающему такую книгу, не нужна больше поездка в Италию, ему не нужна больше вообще никакая поездка, как это сразу же становится ясно.

Книгу, хотя и повествующую о таких сложных вещах, читать было легко, она была очень содержательной. Нельзя было сказать, что ее было трудно понимать, тем более что содержание было составлено по нарастающей. Много раз Антона Л. охватывал известный эффект: «Я бы давно мог предположить, что именно так и есть! Почему же я раньше сам до этого не дошел! Если посмотреть на свет, то это не может быть никак иначе!» Тем не менее Антон Л. читал медленно и сосредоточенно. Он хотел, чтобы от его внимания не ускользнуло ни одно слово.

Воспринимал ли Антон Л. перемены, о которых речь еще пойдет, вопрос спорный. Конечно, ангела он увидел, не заметить его было невозможно; но более мелкие перемены? Зачастую он прочитывал одну и ту же главу два-три раза подряд. Часто он рассматривал одну фразу, даже половину фразы целыми днями. Вставленные иллюстрации он изучал очень тщательно. Поэтому было совсем не удивительно, что недели и месяцы пролетали за чтением этой книги совершенно незаметно, поскольку Антон Л. в первые недели – до конца двенадцатой главы – был привязан к естественному ходу дня, то есть к восходу и заходу солнца.

С тех пор как Антон Л. приступил к чтению книги, он больше не появлялся на курфюрстской кухне. Последняя, двадцатая косуля, так и осталась висеть на вертеле, не тронутая Антоном Л. Она стала жертвой червей и личинок. Поначалу его еще посещало чувство голода и жажды, но оно отступило, когда он однажды открыл окно и в него влетел фазан. Фазан сам себя ощипал. Антону Л. оставалось только его съесть. Первому фазану Антон Л. еще скрутил голову, с последующими – всего их было не больше трех – он не соизволил сделать даже этого. Фазанам, казалось, это было совершенно безразлично. У последнего фазана не оказалось костей. Жизненные потребности Антона Л. совершенно ограничились. После последнего фазана у него вовсе исчезло чувство голода, лишь время от времени возникала легкая жажда, которую он по привычке утолял шампанским, по полбутылки в неделю, но по прошествии какого-то времени он забыл и об этом, совершенно не ощущая, что ему чего-то не хватает. И даже соответствующие обратные потребности стали затихать. Потайное устройство под обшивкой стены в последнее время оставалось нетронутым.

Однажды поздним летним вечером, наверное, это было в первые сентябрьские дни, Антон Л. подошел к западному окну своей комнаты на верхнем этаже замочка. Прочитав первые двенадцать глав, он почувствовал острую потребность начать чтение второй части, то есть тринадцатой главы. Но солнце село. Маленькие, узкие, темные полоски облаков тянулись через линию горизонта на западе. Высокая, в человеческий, рост трава, густо покрывшая весь парк, шелестела от прикосновения тихого ветерка. (Лишь там, где вода все еще вытекала из лопнувших фонтанов, вытягивались большие, бледные растения с толстыми волосистыми листьями.) Кусты на крышах домов западного квартала отбрасывали на эту маленькую прерию длинные тени. Солнце окрасилось в красный цвет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее