Большущий

Мисс Роулингс договорилась с мисс О’Марой на три часа в четверг. Паула сказала, что тоже пойдет, и пошла. Она специально нарядилась по этому случаю, и результат был очарователен. Даллас, случалось, рисовала цветными мелками портреты и иногда даже писала их маслом. Прошлой весной ей присудили приз за портрет миссис Робинсон Гилман на выставке портретов в Художественном институте Чикаго. Считалось, что вам крупно повезло, если Даллас О’Мара предложит вам позировать. Паула подобрала шляпу к своим волосам и профилю, вырез на ее платье определялся волосами, профилем и шляпой, а жемчуг на шее подчеркивал четыре вышеназванные составляющие. И все вместе взятое исключало возможность соперничества с мисс Даллас О’Марой.

Мисс Даллас О’Мара сидела в своей студии на высоком табурете перед мольбертом, рядом лежал большой поднос с цветными мелками. Вид у нее был потрясающий, но ее это совершенно не волновало. Она весело и дружелюбно поздоровалась с Дирком и Паулой, после чего продолжила работать. Ей позировала очень красиво одетая женщина.

– Здравствуйте! – сказала Даллас О’Мара. – Ну вот. Как вам такой рисунок?

– Вы об этом?

Перед ними был всего лишь эскиз красиво одетой женщины.

– Так вы говорите об этом?

Полторы тысячи долларов!

– Надеюсь, вы не предполагали увидеть картинку с женщиной, покупающей облигации.

Художница продолжала работать. Она прищурила один глаз, взяла маленькое смешное зеркальце, которое направила куда-то вбок, посмотрела в него и отложила. Сделала карандашом черную отметину на картоне кусочком мелка и размазала ее большим пальцем. На Даллас был полинялый рабочий халат, скрывавший ее фигуру. По нему были щедро разбросаны следы французской туши, каучукового клея, карандаша, цветных мелков и акварели, так что все они, перемешавшись, стали подобием той нежной дымки, что часто окутывает Чикаго. Из-под халата виднелся воротничок белой шелковой блузки, не особенно чистой. На ногах у мисс О’Мара были детские ночные тапочки с помпончиками, довольно изношенные. Золотистые, лишенные блеска волосы она завязала в большой свободный узел на затылке. Через всю щеку шла черная полоса.

«Да, – подумал Дирк, – вид у нее эффектный».

Даллас О’Мара дружески махнула в сторону нескольких кресел, на которых лежали кучи шляп, старая одежда, бристольский картон и (на одном широком подлокотнике) кусок желтого кекса.

– Садитесь!

Она подозвала девушку, которая открыла им дверь:

– Гилда, уберите, пожалуйста, оттуда вещи. Это миссис Шторм и мистер де Йонг. А это Гилда Хэнан.

Ее секретарша, как потом узнал Дирк.

В обшарпанной уютной студии царил беспорядок. В углу стоял потертый рояль. Световой фонарь занимал половину потолка, захватив донизу северную стену помещения. В другом углу на кушетке сидели мужчина с девушкой и увлеченно беседовали. Смуглолицый парень, похожий на иностранца и показавшийся Дирку знакомым, тихонько наигрывал что-то на рояле. Зазвонил телефон, мисс Хэнан подняла трубку, выслушала и передала сообщение Даллас О’Маре, затем, выслушав ответ, повторила его звонившему. Сидя на высоком табурете и зацепившись за перекладину ногой в тапке, Даллас работала сосредоточенно, спокойно и старательно. На глаза ей упала выбившаяся прядь волос. Она смахнула ее запястьем, оставив на лбу еще одно темное пятно. Было что-то восхитительное, что-то потрясающее и великолепное в ее увлеченности, безразличии к своей внешности, сосредоточенности на работе. Ее нос не был напудрен. Дирк уже много лет не видел девушек с блестящим, ненапудренным носом. Все знакомые барышни то и дело доставали пудреницы и прочие штучки и штукатурили свое лицо их содержимым.

– Как вы можете работать, когда вокруг такая толпа?

– Знаете, – сказала Даллас низким, спокойным и неторопливым голосом, – обычно здесь бывает от двадцати до тридцати тысяч… – она быстро провела по картону ярко-красную линию и сразу же ее стерла, – …человек в течение часа. Ну, приблизительно. Мне нравится. Я пашу, а вокруг бродят друзья.

«Черт! – подумал он. – Она… не знаю… она…»

– Пойдем? – предложила Паула.

Дирк совсем про нее забыл.

– Да, да. Я готов, если ты уже собралась.

– Думаешь, тебе понравится ее рисунок? – спросила она, выйдя из студии.

Они сели в ее машину.

– Ох, не знаю. Сейчас, наверное, трудно сказать что-то определенное.

– Назад к тебе в контору?

– Конечно.

– Она привлекательна, да?

– Ты думаешь?

Значит, надо быть начеку. Паула резко отжала сцепление и перешла на вторую передачу.

– У нее грязная шея.

– Это от мелков, – сказал Дирк.

– Не обязательно.

Дирк повернул голову и взглянул на Паулу, как будто впервые. Она казалась нервной, злой, ненастоящей – какой-то мелкой. Не физически, а по своей душевной сути.