Бом-бом, или Искусство бросать жребий

В ожидании приятелей Секацкий коротал время за беседой с полноватой авторессой, опубликовавшей недавно забавный и вполне артистический роман, где сорокалетняя героиня с аномальной чувственностью сходит с ума от погранично-пубертатных мальчиков, тринадцатилетних огольцов, светозарных сатиридов (термин её) — конечно же, не тех, что путались в собственных штанах у ограды Мариинской больницы. Одного она в конце концов, через плутоватый брак с его отцом, заполучила, но дело, естественно, кончилось скверно. Фабула — и это подкупало, как вообще подкупает узнавание, — была чистосердечно заёмная, хотя и с вариациями, весьма искусными и подчас даже изобретательными. Соблазнительные мальчуганы-сатириды, порочные, желанные чертенята с загорелой и гулкой кожей были описаны хоть и женским пером, сквозь призму сугубо женского эротизма, но столь растленно-прекрасно, достоверно в мелочах и с таким пронзительным вожделением, что ураническая, агрессивно-западническая «Новая русская книга» рассыпалась перед авторессой, простив ей и её пол, и любовь к безбрежной русской природе (в середине романа героиня и юный проказник путешествуют в авто по Средней полосе), фейерверком любезностей.

Впрочем, бывают книги, с которыми не разобраться — то ли ты их читаешь, то ли они тебя. Бывают книги, которые просеивают, перебирают тебя, как горсть пшена, и отщёлкивают закравшиеся камешки, чтобы они, когда ты станешь кашей на Суде» не скрипели на зубах Бога. Эта, с сатиридами, конечно, не из их числа. Но всё равно не тщетная.

Норушкин поприветствовал Секацкого и авторессу. Те откликнулись.

— Разговор конфиденциальный? — спросил Секацкий.

— Да, — сказал Андрей.

Тут как раз, в забрызганных по колено тем самым промежуточным агрегатным состоянием, что хлюпало на улице, джинсах, появился скутерист Коровин.

— Вот жопа какая, — весь ещё под впечатлением дороги потряс он одну за другой мокрые штанины. — Надо кожаные покупать.

Втроём сели за отдельный столик.

— Ну что, пьяницы? — сказал Коровин. — Бога гневим или вёсла сушим?

Андрей поманил Тараканова и заказал «Русский стандарт», «Полюстрово», оливки с миндалём, салаты — кто какой захотел, сёмгу слабой соли и свинину по-баварски с грибами. Страдальчески закусив губу, Тараканов всё в своём блокнотике отметил.

— Сейчас Люба принесёт, — заверил он и с подчёркнутым почтением убрался.

В дальнем углу за столиком маячили Шагин со стаканом чая и Левкин с сигаретой. Последний, сиганув из Риги в Белокаменную, по преимуществу остался питерским писателем — на том хотя бы основании, что по преимуществу писал отлично.

— У меня денег мало, — предупредил Секацкий. — Только на сто пятьдесят «Охты» и сок.

— Не парься. — Андрей уверенно выставил перед собой открытую ладонь. — Я халтуру срубил.

И Норушкин кратко, но правдиво/искренне/начистоту рассказал про чёртову башню всё, что до сих пор не успел рассказать, а про то, что случилось недавно, — всё, что случилось.

Люба тем временем помпезно сервировала стол на три куверта и принесла холодные закуски, водку и «Полюстрово». Всякий раз с её появлением воздух вокруг пронизывали токи белого жасминового аромата с приложением чего-то фиолетово-пряного. Андрей даже, отвлекшись, подумал, что женщины — это такая фауна, которая во что бы то ни стало хочет пахнуть флорой.

— Слушай, а может, это просто нездоровые фантазии? — Коровин разлил по рюмкам ледяной и будто бы даже загустевший «Русский стандарт». — Может, это либидо твоё неугомонное так сублимируется?

— Ты что же, — поинтересовался Норушкин, — теперь и удар по яйцам будешь называть реверсивным символом коитуса?

— Андрей всё правильно говорит, — вступился Секацкий. — Про башни эти давно известно — две из них в Африке, две на Ближнем Востоке, одна в Туркестане и две в России. Гурджиев, кстати, посвящение в туркестанской башне сатаны проходил.

— Откуда знаешь? — Коровин вожделенно наколол на вилку ломтик сёмги — равнодушно на рыбу он смотреть не мог по своей рыбацкой природе.

— Информирован как носитель коллективной беззаветной санкции Объединённого петербургского могущества. — Чокнулись. — Многое сходится. Генон, например, в письме за тридцать второй год сообщает, что в Судане, где как раз и находится одна из башен, есть область, жители которой по ночам перекидываются львами и леопардами, так что место это соседям пришлось обнести огромной изгородью, чтобы остановить набеги оборотней, дерущих без разбора и скот, и людей. Картина, с небольшой поправкой, одна и та же: там аборигены дикие, неистовые, а в Сторожихе, возле вычищенной башни — такие же, но модус бытия у них иной, без кровожадных рецидивов. Потому что они, как и башня, поменяли полюс.

— Да я, Сека, не об этом, — сказал Коровин. — Тут другая нескладуха…