Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю. Шесть этапов девяти самых тягостных месяцев моей жизни

Мы получили ответ от этого шута горохового в роли государственного деятеля, который, как говорят, германизировал свое имя Лельевр, чтобы оно звучало менее заурядно и могло сравниться по оригинальности с ним самим: он стал называться Г., как бы «Любящий зайца». Однако, прежде чем ознакомить Вас с письмом, припомним его изустный ответ, столь мудрый и столь достойный этого человека: «Мы не нуждаемся в оружии, у нас его больше, чем нужно, пусть делает со своим, что ему вздумается».

Как, сударь, и вы всерьез говорите нам подобную чушь? В то время как не хватает более двухсот тысяч ружей, чтобы удовлетворить нашу в них необходимость? Ваш министр Паш, осведомленный лучше вас, а главное, более правдивый, ответил в январе сего года Генеральному совету Парижской коммуны совсем в ином тоне, чем его столоначальник:

«Я получил письмо, где Вы просите меня дать оружие взамен того, которое было сдано парижскими гражданами. Несмотря на все мое желание быстро вооружить парижских граждан, я в настоящее время не располагаю возможностью осуществить замену оружия, о которой Вы просите; республика испытывает такую нужду в оружии, что я едва могу удовлетворить потребности в вооружении добровольческих батальонов, рвущихся навстречу врагу…

Подпись: Паш».

Один из них лжет — либо начальник, либо чиновник. И, право же, — не министр, я нахожу тому доказательства в ответе чиновника Гюдену, моему управляющему.

«Покончим с неясностью!

Вопрос, который ты ставишь: «Будет ли дан столько раз обещанный и так и не предоставленный залог?»

— относится к тем вопросам, на которые я не могу и не должен отвечать.

Я, прежде всего, должен получить окончательный ответ на вопрос: были ли выполнены обязательства, предусмотренные первой и второй сделкой? Ничто не говорит об этом в письмах и документах, имеющихся в деле».

Следует сообщить моим читателям, что премудрый Г. (который до того, как стать столоначальником, прислуживал химику у горна) не подчеркивал фразы, как это сделано в моей копии его ответа, но писал их черными чернилами, тогда как все послание было начертано красными. Как ни старайся человек науки, ему не замаскироваться! Гюден ответил незамедлительно.

«Ты отвечаешь на мой вопрос вопросом — это не ответ. А меж тем ты говоришь: «Покончим с неясностью!» Разве то, о чем я спрашиваю, не ключ к делу? Если это требование не будет удовлетворено, дело проиграно. Тем ли, кто ставит препоны, спрашивать, выполнены ли обязательства? Если имеющейся у тебя переписки недостаточно, чтобы ты мог разобраться, тебе не все передали.

У человека, интересы которого я защищаю, вся переписка в целости и сохранности. Она однажды уже спасла ему жизнь и обеспечила свидетельства в незапятнанной гражданской благонадежности. Хочу верить, что она окажется ему полезной и в этом случае.

Всякий, кто подойдет к этой переписке нелицеприятно, прочтет ее к вящей его славе!

Сверх того, если ты доискиваешься правды, скажи мне напрямик, в невыполнении каких обязательств по первой, как и по второй купчей ты мог бы его упрекнуть?»

Гурон[53] не ответил; зато он составил прекрасное письмо к де Мольду за подписью Паша, где говорится о генерал-майоре Лаоге и обо мне и где обнаруживается, как я уже показал, какая каша была в голове у того, кто создал этот шедевр неосведомленности. Я прошу у Паша

прощения за эту характеристику. Но кто велел ему подписывать письмо безумца? И этому г-ну Г. поручают разобраться в деле столь важном, — ему, не имеющему половины документов, не соображающему, ни что он читает, ни что он пишет; и он, человек, который совершенно не в курсе дела, хочет тем не менее (как он открыто похвалялся) разорвать договор, хотя ничего о нем не знает, не знает даже, каковы его статьи; он готовит мое обвинение, поражавшее меня своей вздорностью, пока до меня не дошло, что это дело рук Лельевра.

О боже! как трудна и длинна защита против самых нелепых нападок, если не хочешь ничего упустить! Поспешим, покончим с этим. Недостаток интереса убивает любопытство.

Возобновляю мою печальную повесть.

Первого декабря приносят мне гаагскую газету, и я читаю следующую статью:

«Париж, сего 23 ноября 1792 года.

Вчера был издан декрет, которым отдавалось 120 приказов об аресте. В связи с этим здесь вчера опечатывали имущество преступников, в частности, в доме Бомарше, участника и члена клики заговорщиков, который писал разные письма Людовику XVI».