Бомарше

Этот просвещенный министр, долгие годы вершивший политику Австрии и стоявший на страже ее интересов, знал репутацию Бомарше и относился к нему с некоторым недоверием. Кауниц прочел оставленный императрице памфлет и обнаружил, что ряд описанных в нем эпизодов касался событий, произошедших уже после того, как книжка вышла в свет. В частности, там говорилось о прививке против оспы, сделанной Людовику XVI, но дата, стоявшая на обложке книжки, на целый месяц опережала это событие. Одолеваемый сомнениями, Кауниц поднял на ноги своих агентов в Нюрнберге и довольно быстро получил от них письменные показания хозяина гостиницы Грубера из Нюрнберга и кучера Драца из Нейштадта. Помимо того, что сами эти показания были весьма противоречивы, они во многом расходились с тем, что Бомарше рассказал Марии Терезии. Выводы, которые сделал канцлер на основе собранных им сведений, представляются нам весьма близкими к истине.

Еще в пору своего общения с Тевено де Морандом Бомарше имел возможность убедиться, что бесчестное поведение гораздо выгоднее честного. Он был потрясен тем, с какой легкостью обманщик и шантажист добивался желаемого, играя на страхе своей жертвы. Возможно, он взял на заметку эти методы, весьма удобные тем, что, принося хорошие барыши, они позволяли оставаться безнаказанным. В этом случае возникает резонный вопрос: а не была ли история с памфлетом против Марии Антуанетты плодом воображения самого Пьера Огюстена, вел ли он какие-либо переговоры с Анжелуччи-Хаткинсоном, и существовал ли вообще этот пресловутый памфлетист? Кауниц в своих умозаключениях пошел еще дальше: он предположил, что Бомарше сам написал этот памфлет и от начала и до конца выдумал историю с нападением на него разбойников с единственной целью — «предстать в выгодном свете перед императрицей, дабы добиться ее расположения и ее милостей».

На наш взгляд, в целом эти рассуждения были не так уж далеки от истины, хотя некоторые выводы не являются бесспорными. Так, чересчур громоздкое название, равно как и слог дошедших до нас пассажей памфлета, совсем не похожи на стиль Бомарше; этот текст определенно писал кто-то другой, хотя, возможно, по заказу Пьера Огюстена. Не исключено, что этим другим был сам Тевено де Моранд, Бомарше поддерживал с ним дружеские отношения, а брат памфлетиста — Тевено де Франси — служил у него секретарем. Возможно, он заплатил автору «Секретных записок публичной женщины» часть из тех полутора тысяч фунтов стерлингов, что якобы были переданы Анжелуччи. Такого человека, вероятнее всего, никогда и не было, а посему план Бомарше был просто гениальным: ведь если в результате своей хитрости он добивался благосклонности императрицы, то через нее ipso facto — благосклонности Марии Антуанетты, а значит, и Людовика XVI, что автоматически обеспечивало ему отмену приговоров по делам с Лаблашем и Гёзманом, его реабилитацию и пересмотр тех судебных решений, которые подрывали его благосостояние и мешали карьере.

Поскольку Кауница довольно мало занимала карьера какого-то авантюриста, то он сразу же подумал о мерах предосторожности. Бомарше, естественно, рассчитывал на то, что Мария Терезия поспешит проинформировать королеву Франции о его подвигах и что похвальный отзыв о нем августейшей особы послужит на благо его репутации еще до возвращения на родину. Бомарше составил для императрицы мемуар, в котором советовал ей опубликовать злополучный памфлет, изменив в нем некоторые детали. Он был уверен, что Анжелуччи не будет предъявлять претензий за искажение его текста.

В тот момент, когда шевалье де Ронак шлифовал свой мемуар в гостинице «Труа курер», туда вошли два офицера в сопровождении восьми гренадеров, вооруженных ружьями с примкнутыми штыками. Секретарь Правящего совета предъявил Бомарше ордер на его арест за подписью г-на де Сейлерна, рекомендовавшего ему не оказывать сопротивления.

«Сударь, я иногда оказываю сопротивление грабителям, но императорам — никогда», — с достоинством ответил Бомарше.

Его багаж обыскали, часть вещей изъяли, а бумаги опечатали. Позже Бомарше так описывал Людовику XVI этот арест:

«Я прошу разрешения написать императрице, мне в этом отказывают! У меня отбирают все мои вещи, нож, ножницы, даже парик, и оставляют при мне всю эту многочисленную охрану, здесь же, прямо в моей комнате, где она и пребывает тридцать один день

или сорок четыре тысячи шестьсот сорок две минуты, ибо если для людей счастливых часы бегут быстро, и один час незаметно сменяет другой, несчастные дробят время своих страданий на минуты и секунды и находят, что каждая из них в отдельности весьма длинна».

Находясь под арестом и наблюдением, шевалье де Ронак будто вновь стал Кароном — подмастерьем часовщика — и в своем поднадзорном одиночестве коротал время, прислушиваясь к мерному ходу часов, который обеспечивал придуманный им когда-то анкерный механизм.

Пока узник томился в заточении, Кауниц писал австрийскому послу в Париже графу де Мерси-Аржанто: