Читаем Бомаск полностью

Накануне Жюстен получил повестку, извещавшую об увольнении, но все-таки поехал в Клюзо на мотоцикле только затем, чтобы присутствовать на собрании, устроенном стачечным комитетом. Для себя лично он не так-то уж сильно жаждал победы рабочих, больше того, увольнение было ему на руку наконец-то волей-неволей придется принять давно обдуманное решение. Всю ночь он вслух строил планы их будущей жизни: усадьбу продать, трактор продать, двух коров тоже продать и уехать в Гренобль или в Лион; конечно, он там найдет себе работу, не будет больше гнуть спину, как простой чернорабочий, а подыщет что-нибудь более подходящее для такого квалифицированного механика, каким он себя считал. Эрнестина тоже поступит на завод, и на заработки обоих они будут жить куда лучше, чем в Гранж-о-Ване.

- Придется, видно, расставаться с моей живностью, - вздохнула Эрнестина.

При слове "живность" она описала рукой широкий круг, куда попали коровы, овцы, ягнята, индюшки, цесарки, одичавшие куры, а дальше и весь пейзаж, словно выписанный кистью Юбера Робера, - все, что окружало двор, все, что жило и дышало на территории "островка", всех людей и всех животных.

- Там, внизу, тоже дела плохи, - сказала она, ибо дела и здесь, в Гранж-о-Ване, шли все хуже и хуже. Весна и начало лета выдались засушливые, а во время сенокоса пошли дожди, и скошенная трава гнила на лугах. От грозовых ливней полегла уже созревшая рожь, град побил виноградники. С наступлением осени цены на скот в соседних округах окончательно упали. И в довершение всего работы по электрификации железнодорожной ветки кончились, железнодорожники из Сент-Мари-дез-Анж получили уведомление о скорой переброске их в другое место; паровозное депо было накануне закрытия, ремонтные мастерские тоже закрывались, людей предполагалось рассовать кого в другие депо, кого на сортировочные станции в соседние департаменты. А ведь большинство девушек из Гранж-о-Вана выходили замуж за железнодорожников и продолжали сами крестьянствовать. Теперь для многих семей, где и муж и жена имели свою копейку, наступал конец относительному благополучию.

- А знаете, - сказала мне Эрнестина, - Жюстен даже доволен, что его уволили. Но завтра он все равно пойдет на демонстрацию против американцев; они издеваются над нами и устроили в самом центре Клюзо, да ещё в такой момент, свою поганую выставку. Я бы, конечно, тоже пошла, да Жюстен не хочет, потому что у меня слабые бронхи, а там, говорят, пожарники будут обливать демонстрантов из шлангов. Тоже американское изобретение, как атомная бомба, а вы знаете, что из-за этой бомбы все времена года перепутались, пролетит самолет - п-ш-ш! - а дубы кругом умирают...

Я попал в Клюзо после обеда.

Происходившие там события особенно интересовали меня теперь, когда я почти закончил серию статей об АПТО. По существу, у меня получился скорее исторический очерк, в основу которого легли документы, доставленные мне Миньо, а последнему их в свою очередь вручил Филипп Летурно. Я описал первые французские шелкопрядильные фабрики, выросшие на берегах Желины, накопление капиталов, имевших своим источником труд детей из горных деревушек и "кающихся Магдалин", соперничество шелковых магнатов, воровство, банкротство, самоубийства, затем концентрацию предприятий, вмешательство финансистов, образование монополий, постепенное превращение их в международные картели и, наконец, вмешательство американцев и подготовку войны как фактор нового передела мировых рынков. Мои предположения о роли семейства Дюран де Шамбор в американской атомной промышленности полностью подтвердились.

Мне указали помещение стачечного комитета. В заднюю комнату доступ для клиентов был закрыт. В первом зале с утра сидели пикетчики, в основном члены СРМФ. Миньо договорился с хозяином кафе, чтобы молодым людям подавали только пиво или лимонад. Все покорились.

Из заднего зала вынесли столы, за исключением трех, которые составили "покоем". Когда я вошел, я сразу же заметил Пьеретту. Она сидела за средним столом, а перед ней лежала открытая школьная тетрадка. Учитель Жаклар отчитывался в выполнении задания.

Делегат раскладывал на соседнем столе доставленные Жакларом из главного города департамента плакаты и листовки.

Секретарь федерации Шардоне, Миньо и Луиза Гюгонне правили черновик новой листовки.

По стенам зала сидели на скамьях рабочие и работницы и ждали своей очереди поговорить с Пьереттой, председателем стачечного комитета.

Все время в комнату входили и выходили молодые рабочие, которых посылали с различными поручениями. Накурено было ужасно. Курили все. Кювро скручивал сигарету за сигаретой и немилосердно дымил. Перед Пьереттой Амабль стояла полная доверху пепельница, рекламирующая знаменитый абсент "чинзано". Все прочие бросали окурки прямо на пол.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза