Бомба для председателя

Айсман переглянулся со своим помощником Вальтером, которого ему выделил Гелен, и, пожав плечами, чуть тронул пальцем висок.

«Какой-то сумасшедший, — подумал он. — Или совершенно развратился вдали от родины. Еще бы: постоянное влияние англичан. Одни здешние фильмы чего стоят — сплошная порнография и безответственная болтовня».

— У тебя все готово? — спросил Айсман.

— Что именно? — по-прежнему не оборачиваясь, спросил Роберт.

— Я не вас. Вальтер, ты готов?

— Да, — ответил Вальтер и положил обе руки на плоский черный чемодан, лежавший у него на коленях. Он страдал от жары особенно тяжело, потому что вынужден был сидеть в пиджаке — под мышкой у него висел парабеллум. Сначала он попробовал затолкать его в задний карман брюк, но Айсман долго смеялся, посмотрев на Вальтера сзади: «Ты сошел с ума, он у тебя пропечатан сзади, как приговор суда».

В чемоданчике, помимо диктофона, вмонтированного в ручку, было два шприца, несколько ампул с рибандотолуолом, лишающим человека воли на двадцать минут, и папка с фотокопиями ряда документов, полученных в свое время Дорнброком от Гиммлера — в ту ночь, когда рейхсфюрер готовился уйти в Азию и просматривал архивы своей восточной агентуры.

— Вот тот храм, — сказал Роберт, кивнув головой на странное сооружение из стекла, дерева и бетона. — Вы это хотели? Адвентисты седьмого дня?

— Смешная архитектура, — сказал Вальтер. — Как универсальный магазин в Австралии.

— Можно подумать, что ты был в Австралии, — сказал Айсман. — Болтун несчастный...

— Я видел фото...

— Ах, ты еще веришь фото? — удивился Айсман и попросил Роберта: — Скажите этой макаке, чтобы он приехал за нами через два часа.

— Он понимает по-немецки, — сказал Роберт, кивнув головой на шофера. — Он со мной работает восемь лет.

Шофер обернулся — его лицо сияло улыбкой, а узкие щелочки черных глаз были колючими.

— Ничего, — сказал он. — Белые ведь верят в то, что их прародителями были обезьяны. Так что мне это даже приятно, я себя чувствую вашим папой...

Когда машина отъехала, Айсман сказал Вальтеру:

— Какой болван... Идиот несчастный... Не мог предупредить, что эта обезьяна знает наш язык...

— Говорят, у него мать полька.

— У кого? У этого желтого?!

— Да нет! У Аусбурга.

— Ничего. Пусть работает. Плевать. Пока пусть работает. Он тут крепко вжился. А верно, что его мать полька?

— Я слышал...

— То-то я сразу почувствовал к нему неприязнь... Ладно... Сейчас нам важен здешний макака... Он важнее всего для нас... Ты готов?

— Готов, черт возьми.

— А что ты такой раздражительный?

— Надень мой пиджак — станешь раздражительным.

Айсман достал платок и снова вытер лицо и шею.

— Ничего, — сказал он, — если все пройдет так, как мы задумали, вернемся в отель и влезем до ночи в холодную ванну.

Вальтер толкнул ногой дверь храма. Она, казалось ему, с трудом должна была открыться, потому что была массивной, диссонировавшей со всем зданием, но открылась легко (была на пневматике), поэтому Вальтер чуть не упал — руками вперед. Он по инерции пробежал несколько шагов и остановился в пустом прохладном полутемном зале. Темно здесь было оттого, что вокруг храма росли пальмы и кустарники, преграждавшие путь солнечным лучам.

Айсман сказал:

— Плохая примета — спотыкаться. А зальчик ничего себе... Тут бы столы для пинг-понга поставить, а не скамейки. Дурачат несчастных макак этакой красотой.

— Никого нет.

— А вон дверь. Узнаем его домашний адрес. Хотя раньше все они жили возле своих кирх. Как в автомобильном сервисе: родился кто или помер, а он тут как тут. Ненавижу церковных крыс, терпеть не могу.

Он постучал в дверь, которая была врезана в сплошную панель стены — за кафедрой и электророялем.

— Да, — ответил молодой голос по-английски. — Войдите.

В маленьком кабинете — стол и два стула — сидел паренек в строгом синем костюме. Увидев европейцев, он поднялся и сказал:

— Прошу вас, джентльмены...

— По-немецки, — сказал Айсман, — говорите по-немецки. Мы не понимаем вас.

Парень соболезнующе развел руками.

— Чжу Ши, — сказал Айсман. — Отец Чжу Ши? Где он?

— Чжу Ши? Настоятель? — парень снял телефонную трубку и набрал номер. — Отец Чжу Ши сейчас дома.

Он принял их в садике. Его дом был окружен со всех сторон пальмами, а в садике был бассейн с голубой водой.

— Я слушаю вас, господа.

Айсман, выдержав паузу, сказал слова пароля — старого, еще времен Гитлера:

— Никогда не думал, что путь из Европы в Азию так утомителен.

— Да, — ответил Чжу Ши, — резкая перемена температуры сказывается на организме.

Айсман и Вальтер переглянулись. Старик говорил совсем не то, что должен был сказать. Его отзыв был: «Зато азиатское гостеприимство поможет вам быстро прийти в себя».

— Нет, — сказал Айсман. — Я говорю, никогда не думал, что путь из Европы в Азию так утомителен.

— Садитесь, прошу вас.

— Вы должны ответить...

Чжу Ши перебил Айсмана:

— Я отвечаю так, как мне представляется нужным отвечать. Азиатское гостеприимство выражается в том, где принимают гостя: на палящем солнце или в тени, возле воды.

— Спасибо, — сказал Айсман и снова вытер лицо платком, который стал мокрым. — А куда садиться?

— На циновки. Это удобно.