Бомба для председателя

— Сейчас я изучаю связи Люса. Все его связи — с левыми и правыми, и особенно с теми, кто имел с ним контакты как с режиссером, когда он делал «Наци в белых рубашках». Больше мне нечего вам сказать, друзья. Я смогу увидеться с вами не ранее конца этой недели. В эти дни у меня будет много канцелярской волынки с оформлением дела…

Берг кивнул головой на кресло и предложил:

— Садитесь. Ваше имя Конрад Ульм?

— Да.

— Вы ассистент профессора социологии Пфейфера?

— Да.

— Покажите себя на этой фотографии, — попросил Берг, протягивая Ульму кадр, перепечатанный из кинопленки Ленца. — Вот эта машина, видите? Это вы?

— Да.

— А кто рядом?

— Это Граузнец, это Урсула, я забыл ее фамилию, это болгарин, который сбежал… Это… Вот этого я не знаю… Он не из наших…

— А машина чья?

— Моя.

— А кто вам предложил поездить по городу в тот день?

— Не помню. Мы же тогда вып…

— Выпили, выпили… Но это не моя компетенция. Пьянство за рулем карает полиция. Попробуйте вспомнить, кто предложил вам уехать с пляжа.

— По-моему, болгарин… Он хотел посмотреть город…

— О чем он говорил с вами?

— Я не знал, что он сбежит, иначе я бы внимательней прислушивался к его разговорам.

— Он был интересным собеседником?

— Урсуле так показалось. Я с ним что-то не очень разговорился. Он показался мне чересчур веселым. Эдаким бодрячком. А я не очень-то верю бодрячкам. Особенно оттуда, из-за стены.

— Давайте я попробую сформулировать очень важный вопрос, а вы мне ответьте на него со всей мерой серьезности… Через два дня после встречи с вами Кочев решил не возвращаться домой. Почувствовали ли вы в его разговорах, в манере поведения желание, намерение, проблеск намерения не возвращаться домой? Может быть, он спрашивал вас, как отсюда перебраться еще дальше на запад, интересовался трудоустройством, спрашивал о болгарских эмигрантах, о господах из НТС, которые дерутся с Кремлем?.. Вспомните, пожалуйста, все, что можете вспомнить.

— Он произвел на меня впечатление бодрячка, — повторил Ульм, — шутил: «Вы все — акулы империализма…» Говорил, что не смог бы здесь жить, потому что «чувствуешь себя завернутым в целлофан — полная некоммуникабельность».

— Он сказал вам, что не смог бы здесь жить?

— Да. Он так говорил.

— Значит, для вас было неожиданным сообщение о том, что Кочев решил не возвращаться на родину?

— Для меня это было полной неожиданностью.

— Садитесь вон за тот столик и запишите это. Я приобщу ваше показание к делу.

— Хорошо.

— И перечислите имена тех, кто был с вами в тот день.

— Хорошо.

— Если у вас возникнут какие-то новые соображения по поводу вашей встречи с Кочевым — тоже пишите.

— Собственно, ничего нового у меня не должно возникнуть. Я, правда, был несколько удивлен его немецким, он говорил как настоящий берлинец. А в остальном он трещал, словно диктор московского радио: «Да, у вас очевидная техническая революция, да, вы сделали гигантский рывок, нет, ваш рабочий класс не может быть пассивной силой, но ваши нацисты подняли голову, и, если вы будете просто митинговать — без программы и без организации, вас сомнут в самом близком будущем». Ну и еще что-то в этом роде.

— Вот вы все и запишите, пожалуйста. И последнее: вы не помните, он не уговаривался ни с кем из ваших приятелей о встрече?

— Я не слышал. Может быть, Граузнец знает? Или Урсула. Она любит экзотику. Она видела первого красного в своей жизни.

— Напишите мне ее адрес и телефон.

— У нее нет телефона, она живет в общежитии.

— Адрес?

— Нойерштадт, семь. По-моему, на третьем этаже. Ее там все знают.

6

Урсулу привезли через полчаса после того, как Ульм кончил свои показания.

— Девятнадцатого мы уговорились о встрече — это верно. Назавтра днем мы с ним увиделись, господин прокурор… Мы выпили кофе…

— Где вы увиделись?

— В «Момзене».

— В какое время?

— В пять часов.

— Кто платил за кофе?

— Я хотела уплатить за себя, но он сказал, что женщине у них запрещается платить за себя, и уплатил за нас обоих. А в чем дело? Что-нибудь случилось?

Берг сбросил очки на кончик носа и уставился на Урсулу с растерянным недоумением:

— Где вы были последнюю неделю?

— Дня два я сидела у себя… Готовилась к экзамену. А потом меня утащили на озеро. Мы там зверствуем в палатках. Рвем мясо руками и вообще веселимся.

— Ага… Ну понятно. Транзисторы-то хоть возите с собой?

— У нас диктофоны. С записанными пленками. Всегда знаешь, что за чем идет: после Элвиса Престли — Рэй Конифф, а потом «поп-мьюзик». А когда слушаешь транзистор, надо напрягаться, потому что обязательно будут какие-нибудь неприятности. Надоело… Пугают гибелью от бомбы, пугают гибелью от русских, пугают гибелью от таяния льдов и загрязнения атмосферы…

Берг рассмеялся.

«Прекрасное доброе животное… Тот, кто на ней женится, будет самым счастливым человеком, — подумал Берг. — Она отплатит за нежное чувство привязанностью на всю жизнь».

— Ну хорошо, — сказал он, — пошли дальше… Если хотите курить — курите. Я, в общем-то, всем запрещаю курить. У меня язва… Жую протертые котлетки и боюсь табачного дыма…

— Вы похожи на Спенсера Тресси, вам говорили?