Бомба для председателя

— Мой ассистент, — сказал Люс, — уже, по-видимому, изложил вкратце вашу задачу в сегодняшней съемке?

— Да.

В баре было сумрачно. После того как попробовали свет и ослепительные голубые софиты тысячекратно отразились в зеркалах, глаза с трудом привыкали к мраку. Люс решил было еще раз посмотреть, как поставлен свет, но Шварцман, его продюсер, был начинающим бизнесменом, денег у него было мало, и поэтому приходилось экономить и на электроэнергии, и на количестве отснятых дублей. Впрочем, Люс довольно легко переносил это, потому что Шварцман не влезал в съемки, не давал советов, как это обычно принято, и не просил взять на роль героини свою девку.

— И наш метод вам тоже известен? — спросил Люс актеров.

— Нет, мастер, — сказал за них Георг. — Я думал, что об этом лучше рассказать вам.

— Разумно. Я бы просил вас, коллеги, — Люс улыбнулся актерам своей внезапной обезоруживающей улыбкой, — забыть на время нашей сегодняшней совместной работы, что вы из театра. Мы снимаем фильм в некотором роде экспериментальный, фильм-поиск. У нас нет актеров. Собственно, те актеры, которые помогают нам в работе, — это просто-напросто наши единомышленники, товарищи по оружию. Сегодня в этом баре соберутся бабушки и старички из «ассоциации борьбы за чистоту нравов и святость любви». Это филиал нашей западноберлинской штаб-квартиры. Вы имеете возможность говорить с ними о том, что волнует вас, ваше поколение. Я не хочу готовить вас к съемкам, чтобы не было заданности, чтобы не поперла режиссура. Вы понимаете?

— Я понимаю, — первой откликнулась «лошадь» и обворожительно улыбнулась Люсу.

«Точно, — сказал он себе. — Я был уверен, что она откликнется первой. Почему красивые, ухоженные актрисы считают своим долгом переспать с режиссером? Наваждение какое-то…»

— Ну и прекрасно, — сказал Люс. — Представьте себе, пожалуйста, что я — старик из этой «ассоциации святой любви». Ничего звучит, а? Валяйте беседуйте со мной. Георг, дайте на несколько минут свет, и пусть приготовят звукозапись. Ну, — он обернулся к высокой красивой актрисе, — прошу вас.

— Скажите, вы любили только один раз в жизни? — спросила она с придыханием, чуть нагнувшись, чтобы Люсу была видна ее большая грудь в низком вырезе платья.

— Конечно. А вы?

— Я? — женщина растерялась.

— Да. Вы.

— А разве меня тоже будут спрашивать? Я думала, что мое дело — задавать вопросы, как во время телевизионных шоу.

— Нет, отчего же… Вам наверняка станут задавать вопросы, причем самые неожиданные.

Люс не хотел говорить актерам, что старики, которые соберутся здесь, совсем не такие нежные, розовые божьи одуванчики, какими они казались. Все мужчины в этой ассоциации в прошлом были активными членами НСДАП, и большинство из них работали в министерстве пропаганды и в партийной канцелярии Гесса и Бормана, занимаясь проблемой создания «новой морали» для тысячелетнего рейха. Люс задумал эту съемку довольно рисково: он рассчитывал, что старики проведут свою «пропагандистскую работу», не встречая сопротивления со стороны актеров, которые в силу своей профессии «подыгрывают» на площадке партнеру, а не спорят с ним. Потом, думал Люс, когда старики кончат свои монологи, он подмонтирует хронику: он даст кадры, где были сняты эти старички в пору их молодости, когда они ратовали за чистую любовь арийцев, которым мешают претворять в жизнь их великие идеалы большевики, славяне, евреи и цыгане.

— Так, — сказал Люс, — хорошо. Начнем сначала? Простите, как вас зовут?

— Ингрид.

— Очень красивое имя, — улыбнулся Люс. — Итак, мой вопрос: «А разве вы…»

— Да-да, помню, — быстро ответила актриса.

«Готовилась, дуреха, — понял Люс, — все то время, пока меняли пленку в диктофоне, она мучительно готовилась к ответу».

— Я любила два раза, — сказала Ингрид.

— Вы убеждены в этом? Именно два раза? А не три?

— Именно два раза. Мой жених разбился на скачках, он был наездником. Я очень любила его. И сейчас я люблю человека, который похож на моего первого возлюбленного. Он так же благороден, чист, нежен…

— Может быть, все-таки, — настаивал Люс, — вы любили всего один раз — того, первого, который погиб? Может быть, вы и сейчас продолжаете любить его — в облике другого человека?

Актриса вздохнула и согласилась:

— Может быть, вы правы.

«Идиотка, — подумал Люс. — Ее нельзя оставлять в фильме. Я пущу ее на затравку, старики начнут торжествовать победу, и тогда уже мне придется взять у них пару интервью. Надо будет предупредить Георга, чтобы он снимал меня со спины, когда я отойду от камеры».

— Благодарю вас, Ингрид, — сказал Люс. — Все очень хорошо. Теперь попрошу вас, фройляйн…

— Кристина Ульман.

— Пожалуйста, Кристи, — попросил Люс.

Худенькая, в длинном черном свитере и потрепанных джинсах, Кристина села напротив Люса, и глаза ее — длинные, черные — сощурились зло и выжидающе.

— Вы лжете, — сказала она, помедлив, — когда говорите нам о возвышенной, святой и чистой любви. Сейчас такой любви не может быть.

— Отчего? — спросил Люс и напрягся. Он почувствовал, что эта девочка может предложить схватку.

— Оттого, что ваше поколение убило любовь!