Бомба в голове

Кто мог организовать подобную серию терактов? Связаны ли с этим сотрудники упомянутой лаборатории, и, в частности, её бывший заведующий, возможно, сохранивший в памяти необходимые знания? Если полковник не лукавит, сейчас это действительно единственная зацепка, дающая надежду расследовать преступления. Им очевидно, что этот учёный им нужен, а ему, Виталию, ясно, что дело приобрело серьёзный оборот. Прощупывание пошло по всем направлениям, а оказаться в затруднительном положении, судорожно бросаясь к первому встречному, системе не к лицу. В таком случае влезать в подобные расследования представляется делом чрезвычайно опасным. Кто знает, чем всё обернётся? Не окажется ли он однажды крайне неудобным носителем важной информации?

Однако не столько профессиональный азарт, сколько обычное желание во всём разобраться, узнать, из-за чего погиб его друг, как бы он ни останавливал себя, подспудно уже привело его к решению заняться этим делом и проявить по нему необходимую активность.

Прежде всего Виталий отправился в центр, где работал учёный. Из беседы с директором выяснить что-то необычное не удалось. При виде Виталия тот сразу принял любезно-отстранённый вид, дающий понять, что на специальные вопросы кому надо он уже ответил, а рассуждать на отвлечённые темы не намерен.

– Всеми нами движут определённые мотивы. Человеческая душа – потёмки. Как учёный профессор Канетелин меня полностью устраивал, а в его взаимоотношения с коллегами по труду я старался не вмешиваться. Впрочем, я не заметил в них чего-то необычного, – заключил он.

В качестве компенсации за сухой тон и невозможность побеседовать с журналистом подольше – он куда-то спешил – он посоветовал поговорить с парой лаборантов, работавших вместе в Канетелиным, которые общались с профессором намного чаще его. Поручив секретарю сопровождать Виталия по территории, он распрощался с ним, предоставив ему возможность поупражняться в налаживании мостов взаимопонимания на примере менее значительных фигур в их сообществе.

Молодые люди оказались неординарными. Первое впечатление о них составить было трудно. Один был чем-то озабочен – скорее всего, так можно было охарактеризовать его резкость, некорректные выпады в адрес бывшего руководителя. Однако он не выглядел глупым человеком и, более того, позволял себе смелость пространно рассуждать на тему совместной деятельности в их сложной по иерархии команде. Второй изъяснялся точнее и конкретнее, но говорил мало. Его умный, проницательный взгляд наводил на мысль, что вряд ли это связано с тем, что он долго подбирает нужные слова. Через несколько минут они всё же разговорились, выложив про тогдашнего своего шефа, пожалуй, всё, что о нём думают.

– Он слишком надменный, высокомерный, что проявлялось в любой ситуации. В лаборатории он практически никого не замечал. Ты для него либо равный, либо вообще никто, это чувствовалось и сильно раздражало.

– Вы с кем-нибудь разговаривали на эту тему?

– Да, несколько раз. Он был со всеми такой. И мнение большинства сотрудников его вообще не интересовало.

– Любопытно. Как же вы обсуждали рабочие моменты, результаты исследований?

– Большей частью с ним общались Белевский и Савелов. Но когда доводилось лично разговаривать, то для меня, например, это было мучением.

– Даже так?

– Представьте, что вы рассказываете взрослому человеку сказку и он на вас смотрит как на идиота. Постоянно перебивает, одёргивает. Ваше сообщение превращается в глупый, совершенно никчёмный монолог.

– Но ведь были же какие-то правильные, полезные наработки? Он же не мог такие моменты совсем игнорировать.

– Именно не замечал. Точно вам говорю. И ни капли позитива от него не дождёшься. А через некоторое время давал новое задание на основе ваших же положительных результатов. Об этом нам Белевский рассказывал.

Тема, очевидно, была для них не новой. В их словах чувствовалась искренность: редкий человек бывает неприятен настолько, что в отношении его в памяти остаётся один негатив.

– По поводу погибших… Они все с ним конфликтовали?

– По-разному. Белевский его терпеть не мог, это было очевидным, и Канетелин отвечал ему взаимностью. А например, с Кашвили он любезничал. Правда, что сие означало, я не знаю. Может, они постоянно разыгрывали какой-нибудь изощрённый ритуал: с улыбкой на лице и со сладкозвучными речами устраивали друг другу подлянку.

– По вашим рассказам, выходит, что ваш бывший шеф никем не любимый, ужасный деспот.

– Он такой и есть. Очень странный и сильно давит. Если бы вы столкнулись с ним по делам, вряд ли общение с ним доставило вам большое удовольствие.

– И долго вы собирались его терпеть?

– В каком смысле?

Виталий промолчал. Окинув взглядом помещение с многочисленными стеллажами приборов и оборудования, он указал пальцем на какое-то странной формы устройство с множеством блестящих шаров и выставленной вбок стреловидной антенной:

– Что это?

Сотрудники лаборатории даже не взглянули на то, что заинтересовало посетителя.

– Извините, но что-либо объяснять вам по приборам и теме исследований мы не можем.