– Ну че, киса, давай сюды сумочку, шубочку, – хрипит засаленная кепка с щербинами и бычком в зубах. Анжелочка жмется к дверце «Ягуара».
– Машинка тож твоя? – трет ладони горбатая лысая горилла. – Дай ключиками побренчать, гы-гы!
– Че встала?! – вякает пацан лет семнадцати, в фингалах, наколках, с банкой пива. – Прыгай в задницу, прокатимся!
Из-за угла мчится, клацает челюстями пес, воздух рвет рычание, горят бешенством глаза. Туча шерсти растет, превращается, сверкают тройные линии когтей.
Гопники скулят, воют, зовут мам, брызжет кровь и еще что-то вонючее, желто-коричневое. Один бежит с разодранной задницей, другой волочит оторванную руку, третий ползет с огрызками вместо ног, вырубается.
Посреди двора высится мускулистый волколак, черная шерсть лоснится, на Анжелочку смотрит нежно.
– Шарик! – ахает Анжелочка, глаза блестят. – Ты чудо!
– Я Рауль, – степенно басит оборотень.
– Ах! – Анжелочка вешается на шею гиганта, личико тонет в шерсти. – Рауль! Я тебя так люблю!
– Я люблю тебя, хозяйка! – Лапы заключают девушку в объятия. – Ты самая добрая!
Камера Нососуева трясется как в тракторе, ноги живут отдельной червячной жизнью, спешно ползут прочь, вдоль стен, в тенях мусорных баков, глаза примагничены к этой… волшебной сцене… Брр! Прочь, прочь!
Не помнит, как летит до остановки, сознание приходит в автобусе – едва ощущает жару и давку, вновь тонет в мутном беспамятстве, на дне сияет сцена: красавица и чудовище…
«Глюки, глюки…», – вьется мысль. Сейчас придет в офис, включит запись, а там пустой двор, чего только от нервов ни примерещится, надо бы к врачу…
– Остановка «Психдиспансер»! – поет динамик.
Дверь в паре метров, Нососуев замурован горячими потными телами. Чем пролезть, легче киркой пробить танк.
Кондуктор трогает пальцем браслет, над запястьем вспыхивает размером с игрушку для «Киндер-сюрприза» голограмма автобуса. Нососуев изловчается достать камеру, объектив снайперским прицелом ловит сенсацию. Глаза кондуктора наливаются светом, разбухают как у пришельца. На голограмме средние двери чуть сдвигаются, настоящие двери тут же возникают напротив Нососуева. Глазастый пришелец озаряет его улыбкой.
Нососуев пулей наружу, камера прижата к сердцу.
Бомба! И никто ничего не заметил, как ослепли! Это хорошо – узнают на сайте. «Пришельцы тайно помогают людям в час-пик!» Такого еще не было!
В голове все вверх дном, дрожит, трясется: оборотень, пришелец… ходят бок о бок, никто не замечает, а они есть, есть! Сколько еще таких загадок на видном месте, всего-то дел – глаза разуть!
Взлетая по лестнице в офис, Нососуев липнет к окну, камера из рук падает…
Над крышей искрится вихрь волшебной энергии, завитки белоснежного света кружат в танце, мелькают крылатые фигурки фей. От вихря растекаются белые искристые кометки, будто смесь молний и тополиного пуха.
Кометка медленно пролетает сквозь стекло, обволакивает гипс, по руке разливаются волны тепла и прохлады, приятные мурашки. Гипс исчезает, вихрь рассеивается как сон в миг пробуждения, феи бабочками кто куда, прячутся, будто и не было ничего…
Рука движется свободно, пальцы сжимаются и разжимаются.
Плечи Нососуева вздрагивают, в душе проклевывается что-то давно забытое, погребенное суетой, бытовухой, инстинктом выжить в мире денег и цифр, на подоконник сыпятся слезы…
Взрывается грохот, Нососуев ядром таранит офис, чуть не пробив дверь насквозь. Все замирают, три пары глаз вертятся в орбитах, следят за шефом, тот носится по офису как вихрь, сея разрушение и хаос.
– Бомба! – Нососуев хватает голову исцеленной рукой, ботинки грохочут как пули из минигана, хоть обломки паркета не брызжут. – Нет, к черту это слово! Чудо! Оборотни, пришельцы, феи – существуют! Своими глазами видел! Сейчас! А сколько их еще!.. Волшебники, дриады, призраки, посланцы из будущего, коньтавры…
– Э-э… кентавры, – Кирилл пальцем вверх.
– Молчать! – Нососуев замахивается, вот-вот врежет, но исцеленная рука обрушивает в мусорную корзину папку со скандалами, интригами, маньяками…
– Что с вами, Андрей Викторович?! – Юлечка прячет бифштекс как ребенка от бешеного пса.
– Со мной?.. – Нососуев рвет в клочья календарь с Гаврилой Петуховым. – С вами что?! Вы, мелочные людишки, по уши в этой грязи! Кто кого трахнул, кто что украл… Пришли, поковырялись, получили деньги, обратно в норы, вперились в ящики, аськи, контакты, ходят по всяким кафешкам, суши-барам, жрут, срут, пьют пиво, гы-гы на всю улицу, а утром опять – на «работу». Лень прочесть книжку, задуматься о вечном: о чести, благородстве, чудесах! Тупые бездушные скоты! Вокруг море чудес, прекрасного, доброго, а мы… вы!..
– Андрей Викторович, успокойтесь!
– У него нервный срыв. Что-то мерещится…
– От нервного срыва? Или от… м-м… лекарств?
– Передоз? А чем лечился?
– Перегаром не пахнет. Таблетки, успокоительные.
– Ага, ЛСД. Глянь, какой спокойный. Пришельцы, феи…
– Тоже мне, чудо! Я после бутылки коньяка разговаривал с Дартом Вейдером о галактической монархии.
– А я съездила в Париж. На лыжах. Одела лыжи – и в соседнюю комнату, а там Париж, Эльфиева башня.
– Э-э… Эйфелева.