Бомбейские чудовища

— Кстати, насчет великана, — оживился Фалалей, вихрем перемещаясь к угловому столику и закуривая на ходу. — Мужу присылают анонимку: «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Доброжелатель». Ха-ха-ха…

— На что вы намекаете, милостивый государь? — Синеоков вскочил. Будучи ярым женоненавистником, женщин, служащих в редакции, он всегда защищал: не мог видеть женских слез. — Ваши сальные шуточки, ваши двусмысленности оставьте для других, Алевтину Петровну не троньте.

— Да я и не трогал ее, ей-Богу, — Фалалей выкатил круглые глаза, — какая ж она тучка золотая? Худая, чернявая, усатая…

— А великану дону Мигелю скелеты и нравятся, — ввернул со злостью Мурин, видимо, не зная, как излить свое раздражение от бесплодно растраченного времени. Он обратился к Самсону, который без всякого интереса посматривал на коллег, и полушепотом спросил: — Ну как, дружище, отдохнул? Что вчера делал?

— Да ничего, хандрил, — вяло отозвался юноша, — полдня валялся, письмо домой писал, затем сходил в синема, посмотрел фильму «Охота на медведей в окрестностях Петербурга». Никогда не думал, что…

Реплику свою стажер оборвал на полуслове, увидев рядом с репортером подскочившего клетчатого усача. Лягушачий рот клетчатого дрожал, глаза сверкали.

— Тебе чего, Братыкин? — изумился Мурин, подозрительно глядя на коротышку, и махнул ладонью перед своим носом. — Фу, весь-то ты своей фотохимией провонял.

— Господин Мурин, — взвизгнул Братыкин, — извольте встать, сию же минуту!

— Что? — крепкий, мускулистый репортер, раздувая ноздри, поднялся с подоконника. — Да я тебя….

Братыкин выдернул руку из кармана и бросил в лицо Мурину что-то темное.

Оторопев, Мурин воззрился на упавший предмет.

— Поднимите, сейчас же поднимите, негодяй вы этакий! — топнул ногой Братыкин. — Я вызываю вас на дуэль. Вы принимаете вызов или нет? Поднимайте перчатку сейчас же, трус несчастный! За оскорбление женщины вы ответите своей жизнью!

Мурыч побагровел, пнул ботинком перчатку и вцепился в лацканы клетчатого пиджака. Фотограф, зажмурившись, принялся выворачиваться, схватил нападавшего за глотку.

— Они убьют друг друга! — панически заверещала машинистка Ася. — Разнимите их!

— Не надо, пусть, — рыжий Лиркин кинулся из закутка к дерущимся. — Давайте, братцы, давайте, двумя дураками меньше будет!

— А ты, провокатор, не подзуживай, — внезапно разъярился красавец Синеоков и оттолкнул Лиркина.

Музыкальный критик наткнулся на венский стул, свалился вместе с ним на пол, мгновение непонимающе хлопал рыжими ресницами, но с растерянностью справился быстро, вскочил, схватил стул за ножку и занес предмет мебели над театральным обозревателем.

Самсон, Фалалей, Треклесов и Платонов бросились разнимать драчунов.

— Что здесь происходит? — Властный голос перекрыл шум и визг.

На пороге стояла Ольга Леонардовна Май. Рядом с ней возвышалась элегантная фигура господина Либида: тройка из английского трико оливкового цвета в модную крапинку удачно оттеняла его каштановую шевелюру и скрадывала недостатки слегка расплывшейся фигуры.

Ольга Леонардовна имела вид суровый, но была необыкновенно хороша. Высокая, тонкая, в синем английском костюме. Темные волосы причесаны на прямой пробор, скручены на затылке в вольный узел. Одной рукой она прижимала к груди пачку бумаг. Подняв к чуть косящим глазам лорнет, висевший на шелковом шнурке, владычица «Флирта» обвела ледяным взором живописную композицию. Затем опустила лорнет и проследовала к стулу с мягким сиденьем, который успел услужливо предложить ей Треклесов.

Госпожа Май перебирала бумаги и казалась совершенно погруженной в свое занятие. Сотрудники бесшумно шмыгнули по углам. Господин Либид поместился в мягкое кресло для почетных гостей и, полуобернувшись назад, игриво махнул ладонью Самсону Шалопаеву, своему протеже, которого чуть больше месяца назад встретил в поезде «Москва — Санкт-Петербург» и направил в редакцию столичного журнала, где юный провинциал из Казани обрел и работу, и пристанище в виде софы в буфетной. Эдмунд Федорович не скрывал симпатии к юноше, быть может и потому, что Шалопаев был единственным из флиртовцев, кто не испытывал к нему ни зависти, ни презрения.

Наконец госпожа Май оторвалась от бумаг и с минуту внимательно изучала своих сотрудников. Затем разомкнула уста:

— Господа журналисты, — сказала она зловеще, — вы, вероятно, догадываетесь, что вы мне смертельно надоели. Вот мы и размышляли с господином Либидом: что мне делать? То ли вовсе закрыть журнал? То ли последовать совету моего доктора и отправиться на курорт, чтобы от вас отдохнуть?

В сотрудницкой повисла гробовая тишина.