Бомбейские чудовища

Павел Миронович с недоумением пригладил ус: разве Лев Милеевич может еще интересовать дам! Да так, чтобы они ждали его у служебного подъезда затемно! Тернов рассмеялся, представив себе коленопреклоненного Лапочкина перед дамой, — нет, не соответствовала такая диспозиция образу помощника! И, верно, в постели он выглядит смешно.

Усевшись на свое место, Тернов вызвал надзирателя и поинтересовался, как себя чувствует задержанный Сыромясов. Надзиратель ответил, что арестант ведет себя спокойно. Много времени проводит над бумагой, которую вчера выдал ему господин Лапочкин. Хотя вид у него еще неважный, но сегодня уже получил две передачи: одна дама утром принесла ему превосходный английский пиджак и французские паштеты, а другая — превосходные ботинки и бутылку коньяка. Все арестанту передано, за исключением коньяка. На это разрешения в инструкции нет.

Павел Миронович сосредоточенно пожевал губу и приказал:

— Коньяк тоже передайте, но перелейте в жестяную флягу, для безопасности.

— Слушаюсь, — взбодрился надзиратель и покинул следственную камеру.

По установившейся привычке следователь изучил газеты — бегло, только чтобы существо ухватить. А существо было отрадным: ни одна газета не писала ничего о возмутительном происшествии в «Бомбее». Полицейская же хроника лапидарно сообщала, что в результате остановки сердца скончался мещанин Т.

Покончив с изучением газет, Тернов погрузился в содержимое синей папки, в которой лежали утренние отчеты агентов.

Как и следовало ожидать, заключения о вскрытии тела мещанина Трусова в деле еще отсутствовало. Тернов припомнил слова письмоводителя, что Лапочкин велел курьеру не возвращаться, пока документ не добудет.

Зато присутствовали в деле омерзительные фотографии, первичное заключение доктора, заключение эксперта о медвежьей морде: выделана по всем законам чучельного искусства, на внутренней стороне следы мышьяковистых соединений, глицерин, клей, опилки.

В папке также находились протоколы осмотра гостиницы «Бомбей», опросы служащих, отчеты агентов, наблюдавших за сообщниками Сыромясова. Читая отчеты, повторяющие одно и то же, Павел Миронович укреплялся в мысли, что он на правильной дороге.

Агент, посланный к редакции журнала «Флирт», донес, что за время его дежурства, то есть в понедельник и в ночь на вторник, госпожа Май в своих апартаментах не появлялась.

Агент, посланный на квартиру Синеокова, буквально то же самое сообщал относительно театрального обозревателя.

И фотограф Братыкин дома не ночевал.

Что бы все это значило? Не замешаны ли все в сыромясовскую эпопею? Но где затаились, злодеи? Как привести их на очную ставку с Сыромясовым?

Тернов снял трубку и велел телефонной барышне соединить его с редакцией журнала «Флирт». К аппарату подошел конторщик Данила.

— Добрый день, Данила Корнеич, — приветливо поздоровался следователь, — вас беспокоит следователь Тернов. Могу ли я поговорить с госпожой Май?

— Госпожа Май отсутствует, вряд ли сегодня появится. Да ваш помощник вчера интересовался, просил ее прибыть к вам. Но как же ей передать? Связи у меня с ней нету.

— А где изволит пребывать госпожа Май?

— Не могу знать, — Данила Корнеич говорил искренне и услужливо, — своим умишком я так понял, что она собиралась отбыть для лечения на курорт.

— А, дело богоугодное, — согласился Павел Миронович, — а нет ли господина Либида?

— Господин Либид, как я слышал, вчера уехал в Москву.

— Вот оно что, — протянул Тернов, — а нет ни кого из ваших сотрудников?

— Ни единой живой души. Только машинистка да уборщица приходящая. Да еще матушка господина Черепанова. Беспокоится, сынок сегодня дома не ночевал. Но мы-то с вами, как мужчины, понять Фалалея можем, не правда ли?

— Правда, истинная правда, — поперхнулся Тернов. — А стажер ваш еще спит?

— Господин Шалопаев? — Данила хихикнул, — так этот еще со вчерашнего не являлся. Совсем от рук отбился сорванец. Пользуется тем, что госпожа Май ему свободу предоставила. Может, вместе с Фалалеем и кутят.

— А господин Лиркин не собирался заглянуть в редакцию? — нехотя поинтересовался Тернов: общаться с музыкальным обозревателем всегда было трудно, Леонид Лиркин по самой природе своей был прокурором — всех обвинял в своих бедах, явных и вымышленных.

— Может, и явится, — ответил Данила, — да сестрица его уж звонила, тоже дома не ночевал.

— Ну ладно, братец, благодарю за подробнейший отчет. На прощанье скажи мне, не заходил ли ваш фотограф, как его?

— Братыкин-то? Заходил. Да ведь вы о журналистах спрашивали, а он фотограф. Смешные фотографии принес: коровы целуются. Или быки. Не разберу. И еще какие-то зверушки. А зачем он вам?

— По делу сгодился бы, по небольшому порученьицу.

— Так убежал уж, убежал, сказал, что его господин Платонов ждет в Зоологическом саду. Так что там и ищите.

Тернов опустил трубку на рычаг и задумался. Значит, в преступлении замешаны все сотрудники. Возможно, и Платонов, и Мурин тоже дома не ночевали. А фотографии скорее из разряда тех безобразий, к которым арестант Сыромясов причастен. Может, это не коровы целуются, а два мужика в коровьих масках?