Бомбейские чудовища

— Кто ишшо? — раздался злобный бас. — Кому я понадобился?

— Сестрице твоей!

После краткой паузы раздался гомерический мужской хохот.

— Сестричек я люблю, — снова пробасил из темноты Родион. — Веди ее сюда!

Внезапно перед Самсоном и Розочкой возник молодой парень в картузе, масляные его глаза скользнули по фигуре Розочки. Парень притопнул, хлопнул ладонями по подошвам сапог и заголосил козлиным голосом:

А сестренку обнимать

Я люблю, е… м…!Вмиг портки свои скидаюИ сигаю с ней в кровать!

Даже сквозь пальто Самсон почувствовал, как дрожит от страха непроизвольно прижавшаяся к нему спутница.

Певец-самородок стоял и нагло пялился на красавицу, а за спиной его происходило какое-то движение. Через минуту Самсон понял — это из мрака на них надвигались темные мужские фигуры. А еще через миг из бесформенной массы выделился громила. Черная борода его раздвинулась и обнажила кривые зубы. Левый глаз, заросший бельмом, смотрел неподвижно и зловеще.

— Ну, где здесь сестра Родиона? Геть ко мне, я твой брат!

За спиной мужика раздался пьяный хохот и улюлюканье.

— Это не он! — воскликнула в ужасе Розочка. — Это не Родя!

Молодые люди попятились к полуоткрытым дверям.

— Бегите, — шепнул Самсон, — я их остановлю.

Он силой вытолкнул Розочку из помещения и загородил собой путь напиравшим артельщикам.

— Кто здесь сказал, что это не он? — взъярился непризнанный брат. — Это он!

— Да, да, это он! — рядом с громилой вынырнула хлипкая фигурка: рыжебородый, тщедушный человечек, закутанный в драный башлык. — Держи его! — завопил он пронзительно. — Это шпик проклятый, душитель народного искусства! Бейте, бейте его!

Самсон чуть присел, приготовился защищаться. Однако через мгновение был сбит с ног и только успевал уворачиваться от сыпавшихся на него ударов. Несколько раз его поднимали за шкирку и ставили на ноги, но только для того, чтобы снова повалить на землю. Самсон чувствовал, что слабеет. А частушечник и рыжий мужичок все дубасили и дубасили поверженного стажера. От удара сапогом в живот Самсон согнулся и потерял сознание. Но, прежде чем рухнуть, с удивлением понял: рыжий буян, из-за которого и началось все это побоище, чем-то похож на музыкального обозревателя Лиркина!

Глава 14

А примерно в это же время фельетонист журнала «Флирт» Фалалей Черепанов подъезжал в санях к гимнастическому залу «Титан». На Фалалее была чужая шуба, чужие брюки, чужая рубашка, чужой пиджак, чужие ботинки, надетые на босу ногу. И дрожал он не только потому, что ступни его не были защищены от февральского мороза шерстяными носками, но еще и не веря, что ему удалось вырваться из рук маньяка. Да, теперь фельетонист был твердо убежден: на Николаевской железной дороге служит инженером самый настоящий маньяк по фамилии Матвеев!

У дверей гимнастического зала, рядом с дворником топтался дядя Пуд. Он бросился навстречу журналисту, сгорая от любопытства, заключил его в объятия и повел вглубь помещения. Черепанов в полной апатии озирал привычную картину зала, но ни лиц не различал, ни звуков не слышал. Он позволил вовлечь себя в каморку дяди Пуда, рядом с раздевалкой.

— Садись, голубь, садись, рассказывай, — торопил несчастного фельетониста антрепренер, — я понимаю тебя и не осуждаю. Всякое в жизни случается. Но я должен обо всем знать: не мои ли недоброжелатели-конкуренты подстроили тебе ловушку? Признайся, посещал Колю Соколова?

Фалалей, опустившись на диван, порядком потертый, но уютный, попытался расслабиться и вслушаться в речи гостеприимного хозяина, ставшего спасителем.

— Арсений, — обернувшись к дверям, крикнул дядя Пуд, — сделай нам чай, но сначала принеси из своего загашника коньяк. Что там у тебя? Еды бы какой… Оголодал наш Фалалеюшка…

Арсений, чья смышленая физиономия возникла в проеме дверей, закивал с сочувственным видом и скрылся.

— Завтра решительное сражение, — дядя Пуд попытался отвлечь фельетониста от тяжелых дум, — придешь на ристалище? Должен придти! Увидишь мой триумф! И проклятому Коле Соколову нос утрем. Есть у меня козырь в рукаве, да я тебе говорил. Вообще-то он сейчас тренируется в зале, но смущать его не станем. Потом издали покажу — серьезный парнишка. Моя надежда. Имя его объявлю прямо перед соревнованием. Скажу только, что это будет богатырь. Своей рукой впишу сей исторический момент в афишу!

Бледный Фалалей сидел с отсутствующим видом и никак не мог сосредоточиться на существе разговора.

— Спасибо тебе, дядя Пуд, — наконец произнес он проникновенно, — век твоей доброты не забуду. Вечный твой должник.

— Да ладно тебе, брат, — махнул рукой довольный благодетель, — сочтемся, еще и ты мне пригодишься, попомни мое слово. Все в этом мире связано. Правда, Арсений?

Вошедший Арсений метнул взгляд на журналиста, выпрастывающего руки из шубы и хмыкнул:

— Ни одно доброе дело зря не пропадает. Впрочем, и злое тоже.

— Вот балагур, — рассмеялся дядя Пуд и вынул из коробки сигару. — Иди уж, философ.